Олег Дивов - Оружие Возмездия
Нам даже за этот фортель ничего не было – так все ржали.
А уже на закате моей службы случился конфуз иного рода. Прибыл новый командир бригады, который нам сразу активно не понравился. И вот, первое построение с его участием, комбриг четко произносит: «Здравствуйте, товарищи!», ББМ набирает полную грудь воздуха… И стоит. Дивизионы косятся друг на друга, ожидая, как обычно, кого первым прорвет. А никого. Не хотим мы с этим деятелем здороваться. Он только пришел, буквально час назад, а уже успел пообещать, что меня разжалует и посадит. Потому что у меня, понимаете ли, шли в строю люди с расстегнутыми крючками на воротниках.
Короче, ББМ стоит навытяжку и ни фига не дышит. У комбрига глаза лезут на лоб от изумления. Наши офицеры тихо рычат. Секунд через десять – пшшшшш… – общий выдох.
«Что-то я не понял, – сказал комбриг. – Давайте попробуем еще раз».
Со второго раза вроде получилось. Что, впрочем, никого ни в чем не убедило и ни от чего не спасло. Эта нормальная человеческая реакция («Попробуем еще раз») оказалась первой из двух нормальных человеческих реакций, проявленных новым комбригом за недолгий период его владычества в ББМ.
Второй нормальной человеческой реакцией было то, что этот завязавший алкоголик через пару месяцев сорвался и капитально запил. Прямо в разгар проверки ББМ окружной комиссией.
Мы даже знали, кто, где и когда ему налил первый стакан. В нужное время и в нужном месте. Это была конечная фаза сложной многоходовой операции, спланированной по всем правилам артиллерийского искусства. С предварительной разведкой, выявлением уязвимых сторон и привязкой к местности. А потом из засады – хрясь! Комбрига мастерски взяли в «клещи» на марше, подбили и столкнули в канаву, заметая следы. После чего, как положено самоходчикам, мгновенно свернулись и дали дёру.
Недаром наш начальник штаба готовился поступать в Академию. Я бы ему после такого финта сразу диплом выдал. И послал бы вражеских генералов нейтрализовывать. Силами тех же двух прапорщиков, которых он на комбрига навел.
И вот, при таком, казалось бы, здоровом прагматизме, начальство объявило меня подрывным элементом за внедрение в массы истинно артиллерийской строевой песни. Из мультфильма «Бременские музыканты». Ну, той, где «…Если близко воробей, мы готовим пушку!».
За разрешение дивизиону спеть «Распрягайте, хлопцы, коней» я едва не схлопотал клеймо украинского националиста.
А знаете, что мы должны были петь? Мы несколько месяцев бились за право исполнять «День Победы». Песня хорошая, но когда проорешь ее раз сто, несколько вязнет в зубах. Однако все лучше, чем нижеследующий текст.
За этот мир платили мы в боях.
Ценой немалою, большой ценою.
Четыре страшных года на плечах
Пронес не кто-нибудь, а мы с тобою!
И припев.
Неда-аром, неда-аром во все времена
Победа приходит в сраженье.
Родная Отчизна, родная страна.
Мы славим твое возрожденье,
Родная страна!
Патриотично. Но немного, э-э… Утомляет. К сожалению, мне таланта не хватит передать на бумаге, как исполнял эту, с позволения сказать, композицию третий дивизион Бригады Большой Мощности. Скажу лишь, что впервые услышав белоцерковскую кавер-версию песни «За этот мир», я разобрал только три слова – «за этот мир». Остальные сливались в нечленораздельный унылый вой.
Не сразу до меня дошло, что в устах третьего дивизиона это была песня протеста.
Много позже, случайно раскрыв советский песенник, я узнал оригинальное название шедевра – «Песня из телефильма „Возрождение“». Чур меня, чур. Трудно представить то кошмарное преступление, за которое третий дивизион приговорили к этой пытке.
Естественно, мы готовы были драться за «День Победы». Тем более, что в дивизионе имелись отличные певцы. Даже с соответствующим образованием. Поначалу они на радостях заливались просто молодыми кобзонами. И все-таки, все-таки… Можете представить, что такое песня царской охраны из «Бременских музыкантов» с грамотной раскладкой голосов на двадцать пять? Да под строевой шаг? Фразу «Ох, рано встает охрана!» неповторимым отвратительным тенором выпевал наш дирижер. Его сразу хотелось уволить в запас по инвалидности. Потому что слышно было: хреново человеку. Не может он больше.
А вот ночью в казарме по углам четыре приемника играют наутилусовскую «Я хочу быть с тобой». И из угла в угол мечется дежурный офицер, затыкая музыку. Но стоит заглохнуть одному приемнику, три остальных прибавляют звук.
И вся казарма шмыгает носами.
Потому что это песня про нас. И про того, кого уже на «гражданке» забыли, и про того, кого только собираются забыть, и про женатого, и про ни разу не целованного.
И всех хочется уволить к чертовой матери. Потому что никто уже больше не может. Ведь чем дольше служишь, тем меньше понимаешь, зачем ты это делаешь, и тем яснее тебе, что ты не нужен тут совершенно. Ни командирам, ни стране ты на фиг не сдался…
И вдруг из первого дивизиона доносится оглушительный всхрап. А вслед за ним истерический визг, и храпящего начинают лупить по морде тапочком.
Утром ты куришь возле казармы, внутренне весь перевернутый. Рядом стоит капитан Черемисин (орден за Афганистан), жует сигарету, и вдруг говорит:
– У меня одноклассник в Киеве уже директор кооператива. На черной «Волге» ездит. А я… Эх.
– Как вас вообще в армию занесло, тарщ ктан?
Черемисин безнадежно машет рукой.
– А-а… Тр-р-радиция!
Становится окончательно тошно. Ты возвращаешься в казарму и видишь: лежит, уютно замотавшись в одеяло, и сопит носом связист Генка Шнейдер, друг сердечный, умаявшийся после ночного дежурства. Повесил на спинку кровати свежие портянки. А рядом присел художник Витя Михайлов и на эти два девственно чистых холста недобро смотрит.
Вешать портянки на спинку кровати – странный поступок. Чувствуется в нем некий вызов общественности. Поэтому ты уверенно берешь портянки и протягиваешь их Вите.
– Думаешь? – спрашивает Витя. – Мне вот тоже кажется – зря он их на спинку повесил. Давай его обрадуем. Чисто по-дружески. Сообразишь текст?
Через пять минут на портянках нарисованы гуашью огромные магендовиды и написано: «Kiss me, I'm Jew!». Шнейдер формально твой подчиненный, и ты хочешь поднять ему настроение, чтобы лучше служил. Пусть хоть кому-то в дивизионе будет весело. А то застрелиться впору.
Шнейдер так и понял: ему хотели поднять настроение.
