Юрий Сушко - Марина Влади, обаятельная «колдунья»
Одесские гранд-дамы, преследуя по пятам прогуливавшихся вдоль моря Марину Влади и Высоцкого, шушукались: «Она такая красивая, и что она в нем, таком-сяком, нашла?..»
Явно погорячился Высоцкий, воспевая несравненные достоинства девушек с Привоза:
Ну, а женщины Одессы —
Все скромны, все — поэтессы,
Все умны, а в крайнем случае красивы…
Его друзья — морские капитаны Анатолий Гарагуля и Александр Назаренко — дарили им умопомрачительные черноморские круизы на своих теплоходах «Шота Руставели» и «Грузия», устраивали со всем комфортом, оберегали от досужего внимания, исполняя любые Маринины прихоти и капризы. Бывало, рассказывал Гарагуля, идем, как вдруг Влади говорит: «Хочу купаться». Останавливается теплоход — и Марина плавает посредине Черного моря…
Море было тихим, вечным и праздничным. Ей казалось, что она барахтается в ласковых, шелковых объятиях, а с небес на нее взирает золотое око. И видит Создатель неразумную букашку, которая барахтается среди волн, уже вдоволь нахлебавшаяся солено-горькой воды, и усмехается Боженька: поглядим, выплывешь ли ты. И вспучиваются волны, уже не родные и мягкие, а хлесткие, которые заставляют тебя отворачивать лицо от далекой заветной ленточки, которая то и дело ненадолго ныряет в пучину.
Марина обожала море. Как-то на спор поплыла к горизонту. Ей хотелось тронуть рукой эту ленточку там, где кончается море. Вот такая странная мысль одолела ее лет в десять. Тогда не удалось…
Она вынырнула из глубины и широко распахнула вмиг защипавшие глаза. Отдышавшись, медленно поплыла к борту теплохода. Рядом, метрах в двадцати-тридцати, на легких волнах покачивалась спасательная шлюпка с двумя матросиками. Она вспомнила свои средиземноморские путешествия с Жан-Клодом; тогда ей тоже было хорошо, она была безмятежна и спокойна. Но почему-то именно Черное море сейчас кажется ей безбрежным и бездонным, как жизнь и счастье, смывающим с души всю горечь и прежние обиды. Она приблизилась к борту корабля, закинула голову. Солнце слепило, но все же она видела знакомый силуэт ее Владимира, беспокойно пританцовывавшего на палубе и машущего ей рукой: «Скорей! Домой! Марина!»
Однажды, следуя обратным курсом на Одессу, Анатолий Гарагуля шутки ради отбил РДО главе Сочи Вячеславу Воронкову: «На борту Владимир Высоцкий и Марина Влади. Предлагаю встретиться».
Утром следующего дня градоначальник уже томился на берегу в ожидании гостей. «Прокатил их по городу, — рассказывал Вячеслав Александрович, — и затащил на гору Малый Ахун, где на поляне, вблизи бывших дач первых кремлевских особ — первого „президента“ Калинина и наркома Молотова, устроил царский пикник… Жаль, Высоцкий сначала не хотел ни пить, ни петь. Только потом не выдержал, и вдвоем с директором санатория „Сочи“ они стали рвать голоса и гитары над вечерним Сочи у костра. Хотя времени было в обрез. Чуть в итоге не опоздали на теплоход…» Вспоминая тот вечер, градоначальник мечтательно вздыхал и говорил: «Марина назвала меня ласково „мэрчик“…»
Только вот в Крыму, где Слава Говорухин снимал свой фильм «Белый взрыв», путешественникам сначала не повезло. Отдохнуть в Ялте? Пожалуйста. Но вольные поездки по приграничному полуострову иностранке Марине де Полякофф погранслужбами строго возбранялись. Да ладно, не беда, решили в киногруппе. Под предлогом «выбора натуры для съемок» зафрахтовали прогулочный катер и объездили с французской гостьей чуть ли не все Крымское побережье, даже в Форос заглянули.
Марина чувствовала, что Высоцкий, как в воздухе, постоянно нуждался в ее присутствии рядом. Она покорно и с удовольствием бывала на его концертных выступлениях, следовала за ним в гастрольные поездки по стране, приходила в восторг от того, как ее Володю встречают, как радуются, поклоняются, как ему аплодируют, как любят и всегда ждут. Она бывала с ним в киноэкспедициях с поганым, по-походному устроенным, но таким любопытным бытом. Не жаловалась. Не зря же мама еще с детства ей внушала: «Каждая женщина — хозяйка своей судьбы… Очень важно в этой жизни не отчаиваться и не опускать руки в любых, самых сложных, ситуациях…»
Рассказывая о своих родителях, как-то упомянула, что ее отец, Владимир Васильевич, родился в каком-то местечке под Минском. Новогрудск, есть такой? На следующий день Высоцкий появился дома и как бы вскользь, мимоходом сказал:
— Знаешь, Витя завтра нас ждет в Белоруссии. У него там сейчас в самом разгаре съемки, а я ему давно обещал новые песни для фильма. Мы уже созвонились. Ты как?
— И ты еще спрашиваешь?!.
«Мы снимали у озера Свитязь, — вспоминал Виктор Туров.[23] — Для Адама Мицкевича это озеро было святым… Встретил я Володю и Марину у вагона в Барановичах и привез на это озеро. Было воскресенье, из Барановичей и Новогрудска понаехало много отдыхающих… И по пляжу, по озеру пошел такой шорох, шум, взволнованность некоторая… Я оставил их одних погулять в лесу вдоль озера. Вдруг ко мне прибегает кто-то из группы и говорит: „Там бить собираются Высоцкого и Влади!..“ Приняли за самозванцев. Толпа окружила: „Думаете, коль мы провинциалы, то над нами можно издеваться? Что вы себя выдаете черт знает за кого, за известных артистов!..“»
В глазах публики Высоцкий все еще оставался седовласым поручиком Брусенцовым из «Двух товарищей», а тут… И Марина Влади в своем неброском наряде выглядела просто обаятельной женщиной в каком-то допотопном платке… Они далеко не тянули на суперменов… Словом, «самозванцев» чуть не отколотили…
Конечно, подтверждал рассказ режиссера художник Евгений Ганкин, народ, который помнил пышноволосую красавицу, не поверил, что эта скромная женщина с каким-то нелепым пучком на голове, в обыкновенном ситцевом сарафанчике и поношенных босоножках, и есть та самая Марина Влади. Местные франтихи с причудливыми прическами выглядели куда более эффектно… А уж о Высоцком и говорить было нечего. В общем, спасибо, что не плюнули…
Пока суть да дело, гостей от греха подальше упрятали в деревушке Литовка, километрах в десяти от Свитязя. Поселили у доброй старушки, которой дела не было, какие знаменитости пожаловали к ней на постой, лишь бы люди были хорошие. Угостив их драниками и козьим молоком, хозяйка отвела Марину с Владимиром на сеновал под крышей хлева. Одурманенные покоем и тишиной, они проспали там до полудня. И оставались в Литовке еще дней десять, пока Высоцкий не сочинил все обещанные Турову песни. Скоро «партизанский лес» уже вовсю гремел — «Мы не успели оглянуться, а сыновья, а сыновья уходят в бой…», «Друг, оставь покурить…», «Аисты», «Кто сказал, что земля умерла…».
