Валерий Золотухин - Знаю только я
Венька — о гарантиях прочности, т. е. замене надежной и достойной во всех спектаклях.
Я молчал.
Письмо Высоцкого: «Сзади много черной краски, теперь нужно высветлять».
Галина H.:
— Зазнался, стрижет купюры в кармане.
16 декабря. Понедельник
Ходил с Кузей. Тепло. Плохо спал и Зайчику не давал. Вчера сказал Глаголину, что хочу попробовать «Пугачева». Начал играть Высоцкий Керенского. На спектакле был Гаранин с директором издательства, которое печатает книжку…
18 декабря. Среда
С Зайчиком снова в КДС[100] на «Медном всаднике». Поехали к Власовым (балет Большого театра) и попали в другой мир: квартира их, ее отделка, обстановка, своеобразие убили нас наповал. Из кухни сделан бар, настоящий, со стойками. Туалет и ванная выложены черным и голубым битым кафелем, это так оригинально, что они держали двери в ванную открытыми, чтобы все видели. Кафель отражается в многочисленных зеркалах, и получается лабиринт комнат, хотя всего две, самые обыкновенные, кооперативные комнаты, переделанные внутри на свой хозяйский лад. Проекционная и т. д.
А спальня — боже мой! Не хотелось уходить. Домой мы прикатили в четвертом часу и долго с Зайчиком говорили, вспоминали, где мы только что очутились. Назавтра Зайчик стала двигать мебель в нашей комнате с места на место, но разве дело в перестановке?!
Но я пришел к убеждению, что это все-таки разврат (вот и теща икнула, значит, правда). Высоцкий назвал это — «все для человека», а я так думаю, что это «все против человека», хотя все мы стремимся к этому изо всех сил.
Кабалевский на съезде обложил песню Высоцкого «Друг» и радио, при помощи которого она получила распространение.
Комитет нашу картину «Хозяин» принял без единой поправки. Авторы пошли пьянствовать.
22 декабря
Вчера в «Современнике» обратился к администраторше. Она: «Подождите до 7, если не придут студенты, я вас пропущу».
Оскорбился, хотел уйти. Но подумал: а что произошло?! Ведь не обижался же я 6 лет назад, когда меня выставляли. Я пробовал все варианты, чтобы пройти, а сейчас, видишь ли, надул губы. Нет, милый, надо оставаться самим собой, гордость тут ни к чему, ты приехал на спектакль почти из деревни, и что же, из-за фанаберии удаляться назад? Пошел к служебному, стали подходить дубленки — это киты.
Козаков:
— Старик, у меня столько родни пришло.
Табаков:
— Лучше всего билет купить, у тебя рубль пятьдесят найдется?
— Рубль найдется, а пятьдесят нет.
— Ну, что-нибудь придумать можно, конечно… подожди минутку. — Вышел. — Подойди, она тебе что-нибудь сделает…
— Вы предупредили ее?
— Да, да…
Администраторша:
— Что вы, один за одним?
Снова отошел, ну, думаю, ладно, суки. Зритель идет, меня узнаёт, улыбается, а я стою, пройти не могу. Снова к служебному. Еще одна дубленка — О.Ефремов:
— Здорово. Чего здесь делаешь?
— Проникнуть хочу.
— А для чего палка?
— Для пижонства.
— А… ты к тому же и пижон… Ну, сам знаешь, как это трудно. Подожди здесь.
Идет с администраторшей:
— Проходите на бельэтаж, я вас посажу.
Всё хорошо, всё нормально. А ушел бы?! Оскорбленное самолюбие; понятное дело — хороший театр, вот и трудно пройти, а был бы плохой, было бы легко, но я бы и не пришел.
30 декабря
Можаев хвастался в театре Любимову:
— Валерка первым номером, все стало на место… Заказывают вторую серию… Министр его хвалил…
Любимов:
— Можаич тебя хвалил, после ругани… Жене твоей я сказал, что это недоразумение, но вести себя так некрасиво… обижаться…
Левина Эл. П.:
— Очень ответственный человек звонил мне и сказал, что ты получишь премию за «Хозяина», за лучшее исполнение мужской роли… А может, и Государственную. «Я, — говорит, — понял, что Золотухин, конечно, крупнее артист, чем Высоцкий… Он его начисто переиграл…» Очень, очень ты ему понравился, это, говорит, лучшая мужская роль за этот год. Так что жди премии…
Зайчик:
— А что же ты дерьмил все?.. Не люблю я в тебе, Зайчик, этого.
— Да ведь действительно дерьмо. Ведь вот что обидно — настоящее не видит света, а за халтуру хвалят.
Любимов:
— Как они ни портили, а Можаев их вывез…
1969
9 января. Четверг
Холодно. Мне давно хотелось пойти во МХАТ. Как-никак, а никуда не выкинешь первые годы, годы младенчества в театральном институте, которые были заполнены преклонением перед Станиславским и его компанией, и еще: театр его для нас, маленьких, — благоговейное заведение являлось. Я приходил и дышал тем воздухом, те запахи распознавая, с которыми они дружили. Нет, это святое дело. Теперь — религия, и иначе жить не можно. Даже служители гардероба и контроля-вешалок, с которых начинается театр, — все было для меня наполнено ихним смыслом, смыслом великих артистов, и мне казалось, что эти старички и старушки здоровались с самим Станиславским, Чеховым, Хмелевым, Москвиным и пр. И я глядел на них во все глаза и старался разглядеть за ними моих идолов, да и сами служители становились идолами, вечными привратниками рая. Я благоговел перед каждой пылинкой, перед каждой картинкой, что видел внутри этого недоступного заведения. И вот… через несколько лет я снова здесь. Последний раз я видел «Без вины виноватых» пять лет назад, возненавидел моих кумиров и сказал, что больше не пойду. Но плохое забывается, а тоска молодечества не проходит, и меня тянуло к этой пыли, затхлости МХАТа. И особенно после Таганского звона, ора, гражданственности, направленности и т. д. захотелось тишины, уюта, несуетливости, даже скуки. И вот… «Дни Турбиных». Нет, я об этом писать не стану, жалко времени, больно за Булгакова, за зрителей, за все на свете. Ушел после второго акта, не был пять лет и еще 10 не пойду.
Вчера состоялось совещание у Фурцевой по нашему театру. От нашего полку были: Любимов, Дупак, Глаголин, Можаев, Вознесенский… Прикидочный показ-репетиция «Живого» для высокого начальства состоится 17 февраля. Намечено так. Пришли радостные, в бодром, вздрюченном настроении. Можаев хвалил за «Хозяина», хвастался:
— Что они наработали там… в тайге… Боже мой… Приехали, худсовет как дал, живого места не оставил: и это плохо, и это плохо… Я говорю, да погодите, ребята, исправим… ну не на полку же класть, говорю… ну построим кусок тайги в павильоне да переснимем, допишем — и все свяжется. «Да нельзя». Да как, говорю, нельзя, все можно. Ну построили тайгу, часть натуры перенесли в палатки, и все связалось, и сейчас всем нравится… И он, стервец, хорошо играет, хорошо… молодец… И Володька прилично, но ты его перекрыл.
