Георгий Береговой - Угол атаки
Впрочем, все это меня уже не касается. Я тикаю про себя, будто метроном: «и-и-и раз, и-и-и два, и-и-и три…» Я делю в уме заданные мне цифры…
Я не имею права заткнуть пальцами уши, чтобы убрать фон, в пытаюсь заткнуть их мысленно…
«…и-и-и восемнадцать, и-и-и девятнадцать, и-и-и двадцать…»
Я нажимаю два раза кнопку: все цифры на три делятся!
И опять я не знаю, что мне поставил экзаменатор: отлично или посредственно, хорошо или кол? Я даже не представляю себе системы оценочных баллов… Зато мне ясно другое: сейчас меня проверяют сразу по четырем параметрам. На способность сосредоточиться, уметь отключиться от окружающей обстановки (фон и помехи), на скорость, с которой я способен шевелить мозгами (делится или не делится), на чувство времени (ответ ровно через двадцать секунд!) и, наконец, успеваю усмехнуться я про себя, на умение раздваиваться (считать секунды и делить цифры приходится одновременно)…
А на табло уже новая команда, новая головоломка. Два ряда чисел: четных и нечетных; четные — черные, нечетные — красные. Их нужно называть парами: нечетные — с начала ряда, четные — с конца…
Магнитофон теперь не орет басом, а включен на запись, и я начинаю:
— Единица красная, тридцать восемь черная… Тройка красная, тридцать шесть черная… Пятерка красная, тридцать четыре черная…
Ну что же, думаю я, когда чертово табло наконец погасло, все это может мне пригодиться, даже если я провалюсь и не попаду в космос. Кому, скажем, — хоть и на земле! — может помешать собранность или внимательность?
Срок моего пребывания в сурдокамере подходил к концу, и я все чаще и чаще задумывался о том, что будет дальше. И о том, что уже стало на пути в космос историческими вехами…
Конец прошлого — начало нынешнего века. Кибальчич, Федоров, Циолковский… Проекты управляемых человеком ракет, расчеты, формулы, теории, обосновывающие возможность использования таких ракет для преодоления земной гравитации и полетов в безбрежных пространствах космоса…
1921 год. В Москве по инициативе Н. И. Тихомирова создана Газодинамическая лаборатория — ГДЛ. Это была первая советская научно-исследовательская и опытно-конструкторская организация для разработки ракет на бездымном порохе.
1924 год. Конструктор ракетных двигателей Цандер разработал проект межпланетного корабля, где наряду со смесью кислорода и водорода предлагалось использовать в качестве топлива жидкий алюминий.
1929 год. Тот же Цандер конструирует первый советский реактивный двигатель — прообраз будущего ЖРД, жидкостного реактивного двигателя.
1931 год. Создана Группа по изучению реактивного движения (ГИРД).
1932 год. В Москве параллельно с ГИРДом создано государственное опытно-конструкторское предприятие, коллектив которого под руководством С. П. Королева приступил к разработке первых ракет на жидком топливе.
1933 год. ГДЛ и ГИРД объединены в Реактивный научно-исследовательский институт (РНИИ).
1933 год. Состоялся запуск ракеты на смеси жидкого кислорода со спиртом; в ее разработке принимали участие Цандер, Королев, Душкин, Корнеев и Полярный.
1936 год. Запущена «Авиавнито» — самая большая и мощная ракета своего времени, ее двигатель работал на жидком кислороде и этиловом спирте.
1939 год. Успешно закончились испытания ракеты дальнего действия с автономным управлением в полете конструкции Королева. В этом же году взмыла в небо и первая в мире двухступенчатая ракета с воздушнореактивным двигателем.
1940 год. Первый полет ракетопланера конструкции Королева с жидкостным ракетным двигателем; пилотировал его известный летчик-испытатель Федоров.
1941 год. На советско-германском фронте появилось новое оружие — ракетные минометы «катюши».
1942 год. Летчик-испытатель Бахчиванджи поднял в воздух первый реактивный самолет, созданный под руководством конструктора Болховитина; по существу, это была крылатая автономно управляемая ракета.
1947 год. Запуск первых геофизических ракет.
1957 год. Первый в мире искусственный спутник выведен на орбиту Земли. Наш, советский спутник!
И наконец, 12 апреля 1961 года. Человек в космосе — Юрий Гагарин!..
…Я опять выстругиваю своего ЯКа — у меня сзова по графику свободные часы; строгаю кусок липы и перебираю в памяти эти вехи — вехи исторического пути человечества в безбрежные глубины космоса. Станет ли этот путь и моим путэм. Во всяком случае, я его уже начал…
Началось для меня все со слухов. Слухи, как и водится, были туманны и неопределенны… Одни, оглядываясь по сторонам, заговорщицки намекали, что вот-вот начнут отбирать летчиков для участия в космических полетах; другие, наоборот, рубили сплеча, утверждая, что не вот-вот начнут, а уже отбирают… Но на резонные вопросы, где отбирают или кто начнет отбирать, и те и другие одинаково таинственно и одинаково неубедительно ссылались на то, что, дескать, не сегодня-завтра все окончательно и досконально выяснится.
Разговоры эти начались задолго до полета Гагарина, и я, честно говоря, им не очень верил. Точнее, боялся поверить — уж очень хотелось, чтобы все оказалось правдой… Работал я в то время в одном из КБ: испытывали тяжелый скоростной перехватчик. Работы было по горло, и проверять слухи, искать концов попросту не хватало времени. Да и сама перспектива запуска космического корабля с человеком на борту казалась в те дни столь же заманчивой, сколь и отдаленной… И все же возможность новой, никем в мире не изведанной еще работы — о ней только мечтали в научно-фантастических повестях и романах — затронула самые глубокие струны в моей душе. Преодолеть земное притяжение, выйти на управляемом корабле в космос — от всего этого захватывало дух, сжимало сердце… Люди в космосе! Люди! И одним из них, чем черт не шутит, может быть, смогу стать я. Может быть? Нет, должен! Должен стать! Непременно должен… Остаться в стороне, оказаться лишь в роли наблюдателя — такого я бы себе никогда не простил.
А тут еще начали подтверждаться слухи. Летчиков и в самом деле набирали. Но людей, видимо, требовалось немного, и широкой огласки этот факт в те дни не получил.
На всякий случай я все же заготовил рапорт и попросил Степана Анастасовича Микояна, который знал меня по летно-испытательной работе, доложить главнокомандующему главному маршалу авиации Вершинину.
Прошло месяца полтора-два, приезжает по каким-то своим делам Степан Анастасович Микоян:
— Как, ты еще здесь? — огорошил он меня. — А я считал, что ты на комиссии.
— На какой комиссии? — оторопел я. Оказалось, что Микоян разговаривал с главкомом, и Вершинин, как он понял, не возражал. Но дальше не пошло: видимо, дело зацепилось за мой возраст. Все отобранные оказались на десять, а то и более лет моложе…
