Борис Соколов - Рокоссовский
Все это было совершенно непонятно. Севернее нас, в частности у генерала Лукина, обстановка складывалась тяжелая, каковы события на левом крыле фронта и южнее, неизвестно…
Тут были товарищи Лобачев, Казаков, Малинин, Орел. У них, как и у меня, телеграмма эта вызвала подозрения. Помню возглас начальника штаба:
— Уходить в такое время от войск? Уму непостижимо!
Я потребовал повторить приказ документом за личной подписью командующего фронтом.
Ночью летчик доставил распоряжение за подписями И. С. Конева и члена Военного совета Н. А. Булганина.
Сомнения отпали. Но ясности не прибавилось».
Вместо пяти дивизий в распоряжении Рокоссовского в Вязьме, по свидетельству Конева, оказалась только одна, да и та неполного состава. Противостоять ворвавшимся на окраины города двум танковым немецким дивизиям она никак не могла.
По дороге к Вязьме штаб 16-й армии встретил только беженцев и разрозненные группы отступающих красноармейцев. Рокоссовский свидетельствовал: «Поручив Малинину разыскивать войска и добиваться связи с фронтом или Ставкой, мы с Лобачевым отправились в город.
Начальник гарнизона генерал И. С. Никитин доложил:
— В Вязьме никаких войск нет, и в окрестностях тоже. Имею только милицию. В городе тревожно, распространяются слухи, что с юга и юго-востока из Юхнова идут немецкие танки.
— Где местная советская и партийная власть?
— В соборе. Там все областное руководство.
Собор стоял на высоком холме, поднимаясь над Вязьмой подобно древней крепости. В его подвале мы действительно нашли секретаря Смоленского обкома партии Д. М. Попова, вокруг него собрались товарищи из Смоленского и Вяземского городских комитетов партии. Здесь же был начальник политуправления Западного фронта Д. А. Лестев. Он обрадованно помахал рукой:
— Все в порядке, товарищи. Знакомьтесь с командующим…
К сожалению, пришлось их огорчить. Командующий-то есть, да командовать ему нечем. Я попросил генерала Никитина доложить партийному руководству все имеющиеся у него сведения о войсках и положении в районе Вязьмы. Лестев был крайне удивлен.
— Как же так? — заявил он. — Я недавно из штаба фронта, он перебирается на новое место, и меня заверили, что тут у вас не менее пяти дивизий, которые ждут прибытия штаба шестнадцатой армии…
Происходил этот разговор во второй половине дня 6 октября.
Не успел я спросить Никитина насчет разведки и наблюдения за подступами к городу, как в подвал вбежал председатель Смоленского горсовета А. П. Вахтеров:
— Немецкие танки в городе!
— Кто сообщил?
— Я видел их с колокольни!
— Алексей Андреевич, позаботься, пусть приготовят машины, — обратился я к генералу Лобачеву.
Мы с Лестевым и Поповым быстро взобрались на колокольню. Действительно увидели эти танки. Они стреляли из пулеметов по машинам, выскакивавшим из города.
Немецкие танки вступали в Вязьму. Нужно было немедленно выбираться. Вязьму в данное время некому было защищать».
Рокоссовский поступил совершенно правильно, запросив подтверждение приказа в письменном виде. Он прекрасно понимал, что в случае неблагоприятного развития событий из него легко могут сделать козла отпущения, обвинив в том, что он бросил войска своей армии в самый разгар сражения. От устного приказа Конев в любой момент мог откреститься. И не случайно, что письменное подтверждение приказа с полковником Чернышевым поступило только в ночь с 5 на 6 октября. Дело в том, что решение Конева на отвод части сил Западного фронта Ставка утвердила только поздно вечером 5 октября, причем из группировки войск, перебрасываемых к Вязьме, была изъята 112-я стрелковая дивизия. Но и другие дивизии вовремя поспеть не могли. Если бы Рокоссовский сразу бы приступил к выполнению приказа, когда он еще не был утвержден Ставкой, его могли бы обвинить в самовольном оставлении войск. Но теперь, когда приказ был получен только в ночь на 6 октября, быть утром 6 октября в Вязьме штаб Рокоссовского уже не мог. Командарм и его подчиненные оказались в Вязьме только во второй половине дня 6 октября, почти одновременно с немецкими танками. Во время перемещения к Вязьме штаб Рокоссовского не имел связи с дивизиями, переданными в его подчинение, и не мог организовать обороны города и предотвратить смыкание вражеского кольца.
Конев 5 октября еще не смог правильно оценить масштаб нависшей над его войсками опасности. Он видел угрозу Вязьме только с юга, от Спас-Деменска, но не знал, что к городу стремится и северная группировка немцев, что именно здесь планируется замкнуть кольцо окружения. Но если этого не знал Конев, то еще меньше это мог знать Рокоссовский, не располагавший сведениями о положении на фронте других армий Западного и Резервного фронтов. И никак нельзя обвинять Константина Константиновича в трусости. И. Н. Смирнов предполагает, что Рокоссовский мог бы двинуться навстречу выходящим из окружения войскам, чтобы организовать их прорыв. Но реальным в этом случае, в условиях отсутствия связи с находящимися в «котле» войсками, было бы только то, что Рокоссовский подчинил бы себе одну из встреченных дивизий и вместе с ней попытался бы прорваться на восток. В этом случае, если бы повезло, он прорвался бы к своим и, как и было в дальнейшем, возглавил бы войска на Можайской линии обороны. Но при прорыве он мог бы погибнуть или попасть в плен, и тогда его военная карьера в Великой Отечественной войне была бы закончена. Еще с большей вероятностью такая судьба ждала бы Рокоссовского, если Конев оставил бы Рокоссовского во главе прежних дивизий 16-й армии, оборонявшихся в районе Ярцева. Тогда шансов выбраться из кольца у него практически не было бы.
Можно сказать, что Рокоссовскому в какой-то мере повезло. Но обвинять его в трусости было никак нельзя. В Вязьму командарм прибыл не самовольно, а по приказу командующего фронтом. Когда же в Вязьму вошли немецкие танки, а связи с перебиравшимся на новое место штабом фронта не было, Рокоссовский должен был принимать решение, двигаться ли на запад, чтобы попытаться найти какие-то из подчиненных ему дивизий, или отступать на восток, пока еще немецкое кольцо не вполне сомкнулось. Константин Константинович понимал, что произошла катастрофа. И он принял решение отступать на восток, чтобы попытаться создать хоть какой-то заслон на пути к столице. Ведь в тот момент штаб 16-й армии был единственным армейским штабом Западного фронта, оказавшимся вне кольца окружения. И он смог подчинить себе только одну из дивизий, находившихся поблизости и успевшую пройти под еще не плотное кольцо окружения.
