Федор Раззаков - Владимир Высоцкий. По лезвию бритвы
Но не все было столь мрачно в году 1971-м. 17 апреля дочь Генерального секретаря ЦК КПСС Галина Брежнева сочеталась очередным браком с безвестным тогда офицером милиции Юрием Чурбановым. Через несколько дней после этого события он получил в подарок звание полковника МВД и от собственного могущественного тестя — роскошную «Шкоду-1000». Правда, в тот же день машина эта была сдана в комиссионный магазин, но потеря эта тут же компенсировалась новым подарком от тестя — новеньким «Рено-16».
Этот же год стал годом начала массового отъезда советских евреев из страны. А началось все 24 февраля, когда двадцать четыре московских еврея захватили здание приемной Президиума Верховного Совета СССР на Манежной площади. Один из «захватчиков», инженер Эфраим Файнблюм, подал в окошечко приемной петицию с требованием открыть еврейскую эмиграцию из СССР. Через полчаса вся Манежная площадь была запружена бронетранспортерами, а у входа в здание дежурили офицеры КГБ. Все радиостанции мира уже трезвонили о сумасшедшем поступке доведенных до отчаяния московских евреев. И 1 марта всех их незамедлительно отправили из СССР. Начинался великий исход евреев из страны, о котором Владимир Высоцкий (еврей по отцу) напишет гениальную песню «Мишка Шифман».
По высочайшему повелению в КГБ СССР тут же был создан Еврейский отдел в 5-м Идеологическом управлении. Его влияние тут же ощутили на себе многие советские евреи и первым из них — Александр Галич. 29 декабря, не без влияния КГБ, он был изгнан из Союза писателей СССР.
Еврейская эмиграция из СССР стала закономерным итогом усиливающегося великодержавного настроения в стране, как в низах общества, так и на самом его верху. Демографическое оттеснение русских на задний план в стране, где им принадлежала верховная власть, не могло пройти бесследно для евреев, хотя их вина в этом отсутствовала. Просто евреи всегда и везде выступали в качестве козлов отпущения.
Всеобщая ностальгия по Сталину, охватившая советское общество с конца 60-х годов, а в начале 70-х обретшая свое реальное воплощение в многочисленных мемуарах военных, фильмах, где личности «вождя всех народов» возвращалось былое величие, все это говорило об усилении в советском обществе имперских настроений, возрождении русского национализма. И это возрождение не могло сулить советским евреям ничего хорошего. После арабо-израильской войны 67-го года, когда Советский Союз занял антиизраильскую позицию, это стало ясно окончательно.
В конце 60-х, а точнее — весной 1968 года в коммунистической Польше руками ее руководителей, и не без подсказки из Москвы, началось массовое изгнание евреев. Для Москвы это был своего рода эксперимент по отработке и проведению в будущем у себя на родине подобного мероприятия. Василий Шукшин, бывший до самой своей смерти ярым русским националистом, в дни изгнания евреев из Польши в разговоре по пьянке с двоюродным братом Высоцкого Павлом Леонидовым откровенно говорил: «Они, бля, — мудаки. Им же ихний Маркс говорил чего-то насчет того, что евреи в каждом деле — дрожжи, но марксисты эти сраные не верят Марксу, потому как он сам еврей. Я так думаю: евреев надо иметь в любой стране по определенной норме. Скажем так: на сто прочих — одного жида. Ты не обижаешься? Я же любя. Хотя меня и считают антисемитом, хотя я и есть антисемит, но говорю дело. Ты думаешь, что антисемит не может про евреев дело говорить? Может… Ты запомни — польские мудаки евреев погнали не без наших отечественных долбоебов. Это наши долбоебы эксперимент проделывают: как оно повернется без жидов, а повернется хуже некуда, потому валить не на кого будет — раз, и еще ихних баб оплодотворять некому будет… Все нации внутри себя кровосмешаются, а тут жиды — не хотится ль вам пройтиться там, где мельница вертится? Под подол, в кусты, и готов гибридик, помесь жучки с внучкой. Вот ты попомни, наши пиздорванцы с мавзолейчика наделают еще дел. То кукуруза, то евреи, то спутники, мать их за ногу…»
Эти самые, по выражению В. Шукшина, «с мавзолейчика» к началу 70-х действительно «наделали делов» — открыли еврейскую эмиграцию из страны. Проделано это было по подсказке русофилов из Политбюро, которые прекрасно знали слабое место своего генсека. Ведь жена Леонида Брежнева, Вероника Петровна, была еврейкой, а так как у евреев национальность считается по матери, то, стало быть, и дети Генерального секретаря считались евреями. Вот и согласился Леонид Ильич «открыть двери» для желающих уехать из страны. Тут еще и разрядка в международных отношениях со странами Запада подоспела, а она требовала каких-нибудь показательных действий со стороны кремлевских руководителей.
В силу прежде всего своего дворового воспитания Владимир Высоцкий никогда не мог стать и не стал националистом. Ему было глубоко чуждо и омерзительно деление людей по национальному признаку, это была его твердая жизненная позиция и кредо. К антисемитизму Высоцкий относился с отвращением и с… присущей ему иронией. Его песня «Антисемиты», написанная еще в 1963 году, наглядно это показывает. В чем только не обвиняет герой этой песни бедных евреев, выводя в конце своих размышлений убийственное обвинение:
Я знаю, отняли они у народа
весь хлеб урожая минувшего года.
Совсем как в стародавних частушках на эту же тему:
Если в кране нет воды,
значит, выпили жиды и т. д.
Владимир Высоцкий по отцу был евреем, но по еврейским обычаям таковым не считался. Да и сам он всегда называл себя русским. 4 марта 1962 года писал своей жене из Свердловска: «Я — Высоцкий Владимир Семенович, по паспорту и в душе русский…» Хотя и от еврейства своего никогда не отказывался и писал той же Л. Абрамовой в августе 66-го из Кабарды: «Я — горный житель, я — кабардино-еврейский-русский человек».
В сознание же своего народа Владимир Высоцкий прочно вошел как истинно русский певец, о его второй национальности тогда большинство слушавших его ничего не знали. В. Смехов как-то рассказывал, что однажды зимой, прогуливаясь на даче А. Вознесенского, он услышал от хозяина дачи гордые слова: «В нынешней нашей поэзии только два русских поэта — я и Высоцкий». На что В. Смехов ему заметил: «Ошибаешься, Андрей, только ты». Это открытие для А. Вознесенского было столь неожиданным, что от удивления он споткнулся и упал в сугроб.
Но вернемся в апрель 1971 года, к моменту выписки Владимира Высоцкого из больницы.
Примирение с Мариной Влади и успешное лечение, казалось бы, восстановили в Высоцком так необходимое ему душевное равновесие. К тому же в те дни в театре решалась судьба главного исполнителя в спектакле «Гамлет», премьера которого была уже не за горами, а ради этой роли Высоцкий готов был пойти на многое. «Во что бы то ни стало, но я должен ее сыграть!» — так решил для себя Высоцкий, и его упорство в достижении этой цели поражало в те дни многих. Алла Демидова вспоминала: «Высоцкий был очень увлечен работой. Сносил любые насмешки Любимова. Я поражалась терпению Высоцкого и, зная его взрывной характер, часто боялась Володиной реакции. Особенно когда на репетициях сидела Марина Влади. Сидела она почти всегда наверху, в темноте балкона, чтобы никто ее не видел, но все все равно знали, что Марина в зале, и иногда мне казалось, что Любимов нарочно дразнит и унижает Володю при его жене, чтобы разбудить в нем темперамент, злость и эмоциональность. Володя терпел и репетировал».
