Виталий Мельников - Жизнь. Кино
Гришин и Фогельман уже немного выпили по случаю «дня приезда — дня отъезда» и настроены были философски.
— Плывем по течению, — ответил Гришин, — а Волга, как известно, впадает в Каспийское море.
— Оскар! Ты слышишь? Ты это знал? — всплеснула руками жена Китаева.
Набежавшая волна окатила ковчег до самой крыши. Ветер взвыл и принялся больно хлестать нас мокрой парусиной по головам.
— Оскар! Сделай что-нибудь! — требовала жена директора.
Но дирекция была бессильна перед стихией. Все вокруг раскачивалось, скрипело и выло. С той стороны, где скрылся катерок, пустили ракету, не то призывную, не то — прощальную. И наступила кромешная тьма. Мы забились по углам и обреченно затихли. Оставалось плыть по воле волн, ждать либо счастливого случая, либо
рассвета.
Я был еще в том возрасте, когда бессонницей не страдают, и проснулся только утром от надрывного, нескончаемого воя. «Камбалу» затащило в какую-то протоку и она теперь покачивалась среди тростников. То, что вначале показалось мне утренним туманом, оказалось несметными полчищами комаров. Дышать было невозможно — в горло и легкие втягивались комары. Они слепили глаза, набивались в уши и ноздри. Они с каким-то истерическим визгом клубились и закручивались в смерче-видные воронки. Самая густая и черная комариная туча выла над потерпевшей бедствие съемочной группой.
Парусину, конечно, ночью сорвало и теперь все сидели на палубе беззащитные, под открытым небом, застыв в неподвижности и укрывшись с головой, чем попало. Куртки, пледы и одеяла казались бархатными и слегка шевелились. Они были покрыты несколькими слоями комаров, жаждущих крови. Надежды Китаева на какое-то жалкое гвоздичное масло были просто смехотворны. Такое средство сгодилось бы, разве что, в парке культуры имени Горького или в Серебряном Бору.
Чтобы морально поддержать товарищей, Шнейдеров поделился с нами сведениями, полученными от ученых консультантов. «Комаров нужно ценить, хранить и беречь! — сказал распухший от укусов Шнейдеров. — Комары просто необходимы, чтобы ими питались птицы и рыбы, а птицами и рыбами — все остальное население заповедника, включая и членов нашего коллектива. Так что, — закончил Шнейдеров, — мы должны включиться в жизненный круговорот и терпеть». Сотрудники и жены выслушали лекцию внимательно, но как-то невесело. Происходило молчаливое прощание с мечтой о белом теплоходе и безмятежном летнем отдыхе.
Исчезнувший прошлой ночью катерок вдруг выскочил из тростника и пришвартовался к «Камбале».
— А вот и мы, — приветствовала нас повариха Шурка. — Сейчас позавтракаем, зачалим вас и потянем прямехонько к заповеднику.
Никто из команды даже не вспомнил о кораблекрушении. Видимо, происшедшее считалось пустяком, не заслуживающим внимания. Тем не менее, Китаев вынужден был хорошо заплатить за поиски и спасение «Камбалы», а также за восстановление хлипкого китаевского домика. Его пришлось дополнительно усилить толстым армейским брезентом, а потом еще и дефицитной вагонкой. Дорогая процедура «усиления» повторялась неоднократно и стоила Китаеву значительно больших денег, чем билеты на белый теплоход. Но «Камбалой» Китаев гордился и своей ошибки не признавал. «Такова специфика работы в экспедициях», — важно разъяснял он мне, несмышленышу-практиканту.
Территория заповедника «Дамчик» — это лабиринт больших и малых проток, заросших тростником островков и полузатопленных чащоб. Вода здесь постоянно меняется. То она пресная, то соленая. Все зависит от ветров и течений. За бортом «Камбалы» вдруг открывались перед нами экзотические картинки с колониями носатых пеликанов или розовых фламинго. Животный мир никак не реагировал на шум мотора и громкие восторги опухших кинематографистов. Заповедник жил своей заповедной жизнью. «А вот и свежая дичь летит!» — порадовался Фогельман, увидев стаю бакланов. Если б он знал, как жестоко он ошибался!
Управление заповедником размещалось в трех домиках, стоящих на сваях. Под сваями проживали водяные крысы, змеи и другая нечисть. Домики соединялись переходами, тоже стоявшими на сваях. В одном домике находилась контора и жил директор заповедника с семьей, во втором — клуб, он же — столовая, а третий дом был набит полуголыми практикантками и аспирантками биологического факультета МГУ. Появление «Камбалы» было воспринято с восторгом. Мы еще не пришвартовались, а биологини уже спрашивали у Гришина, когда будут танцы. Шнейдеров, под общие аплодисменты, лично поднял флаг экспедиции — желтая рыба-камбала на голубом фоне.
Состоялся и банкет в клубе-столовой. Банкет неприятно удивил Фогельмана. Директор извинился за несколько однообразное меню и предупредил, что коллектив заповедника стремится подавать пример местному населению и учащейся молодежи в деле сохранения уникальных животных и птиц. Потом он пожелал творческих успехов кинематографистам. В зал впорхнули биологини и стали разносить еду. На тарелках лежали одинаковые коричневые тушки какой-то дичи. Директор снова встал и сказал, что нам повезло — сегодня проводился плановый отстрел бакланов. Так что — приятного аппетита!
Фогельман поковырял черное, вонючее бакланье мясо и спросил у директора, не ожидается ли в ближайшее время плановый отстрел осетрины? Директор шутку не оценил и стал ругать браконьеров. «А на гарнирчик чего-нибудь не найдется? Или хоть хлебушка — заесть баклана?» — попросил Фогельман у соседки-биологини. И та нам рассказала следующее: по причине повышенной влажности и жаркого климата в заповеднике хлебные изделия и крупы покрываются плесенью за ночь, а все остальное съедают какие-то особо ценные заповедные муравьи. Бороться с муравьями директор запретил.
— Если у вас есть припасы, их лучше съесть сегодня же, — посоветовала биологиня.
— Как хорошо, что у нас нет припасов! — сказал Фогельман и больше вопросов не задавал.
С утра Китаев отправился в Астрахань добывать все необходимое для жизни во «вновь открывшихся обстоятельствах». Чтобы заранее подготовиться к другим неприятностям, мы отправились на места предполагаемых съемок. Выяснилось: для того, чтобы поближе подобраться к колонии пеликанов, нужно почти километр брести по горло в воде. А чтобы пеликанов не спугнуть, — советовал Володя, — лучше вообще скрыться под водой и во рту держать тростинку для дыхания. Шнейдеров и Фогельман с ужасом слушали Володю. Избалованные игровым кинематографом, они привыкли творить, развалившись в креслах и попивая крюшон в обществе хорошеньких ассистенток. Представить себе Шнейдерова с тростинкой в зубах было невозможно.
Раздалось отвратительное кваканье. Мы теперь уже знали, что это летят бакланы. Егерь Володя, с криком «отстрел разрешен», пальнул в бакланов. Эффект был неожиданный. На нас обрушился поток бакланьих объедков, непереваренных рыбьих голов и вонючих испражнений. Оказывается, если бакланы чувствуют опасность, они поспешно облегчаются, чтобы быстрее скрыться от врага. Все мы выглядели плачевно, особенно пострадали пробковый шлем и охотничий костюм Шнейдерова. Зачем Володя палил в несъедобных бакланов, было непонятно. Выяснилось это позже. Володя был браконьером-рецидивистом. Его раздражало все, что еще живет и движется. Худшего помощника не придумаешь!
