Георгий Жженов - Прожитое
«Чума» — так прозвали начальника за непредсказуемость его поступков. Никогда нельзя было угадать, как он поведет себя в тот или иной момент. Его часто захлестывали эмоции.
…В лагерь привезли бильярд! Кому это пришло в голову, неизвестно — акцией ума этот факт не назовешь. Скорее всего это был знак расположения кого-то к кому-то и за что-то. Факт остается фактом — бильярд появился. Ясно, что это была мера поощрительная — ну, скажем, реакция культурно-воспитательной части МАГЛАГа на трудовые успехи лагеря. Бильярд не настоящий, но и не игрушечный. Шары не костяные, но и не металлические — так, ни то ни се, эрзац, но играть можно.
Специально для него распорядились построить на открытой площадке лагеря навес от дождя. Начальник радовался больше всех.
С кием в руке я и увидел его, когда, выспавшись после ночной смены, вышел из барака. В измазанных мелом галифе он кружил с видом победителя вокруг бильярда и легко, с прибаутками обыгрывал каждого, кто пытался соперничать с ним. Роль чемпиона ему нравилась, он был в прекрасном настроении. Заметив меня, предложил и мне сразиться с ним. Я согласился (разве откажешь начальнику?).
— Американку, пирамидку? — высокомерно спросил он.
— Как угодно, гражданин начальник! — скромно ответил я и добавил: — Если в пирамидку, даю вам не глядя десять очков форы.
— Во нахал, во нахал! Все слышали, да? Так! Ладно, принимаю условие. Посмотрим… Начинай!
Школа, которую я прошел в свое время у маркера Дмитрия Михайловича Иванова (знаменитый Митя Сапожок) в Ленинграде, сделала свое дело — партию я у него выиграл.
— Давай ставь следующую. И не нужна мне твоя фора — играем на равных! — Начальник мрачнел.
С каждым положенным мною в лузу шаром барометр его настроения стремительно падал, предвещая бурю… Вокруг нас собирались любопытные. Мне бы, дураку, проиграть ему, а я опять выиграл. В середине третьей партии, поняв, что и ее проигрывает, начальник зловеще оглядел меня с ног до головы и спросил:
— А почему ты не на работе?
— Я же в ночную смену, — опешил я.
— Я покажу тебе ночную смену, бездельник! Дармоед! Комендант! — закричал он. И когда тот подошел, начальник, тыча мне в грудь кием, приказал: — В карцер его!
Так до вечернего развода я и просидел там — не выигрывай у начальства!
Какое-то время мне посчастливилось работать водителем в РЭКСе. В мои обязанности входило возить топливо и воду экскаваторам ППГ. Начальник сообразил, какая ему от моей работы может быть выгода.
— Слушай, Жженов, — обратился он ко мне как-то на разводе. — По твоей статье тебе полагается быть в забое на общих, и нигде иначе, а ты где работаешь? То-то! Не забывай это и помни, что ты в лагере живешь — лагерь твой дом, а не РЭКС! Зима на носу! Дрова нужны и на кухню, и в бараки. Что тебе стоит сделать одну-две ездки? Ты же хозяин на машине! Понял меня?
Я передал этот разговор начальнику РЭКСа и попросил разрешения сделать несколько ездок с дровами в лагерь.
— Ты же недавно возил дрова в лагерь? — удивился он.
— Выходит, мало, — ответил я.
— Да пошел он к…! Пусть сам обращается ко мне. Нечего зека шантажировать! Так и передай ему.
Ничего, конечно, передавать я не стал, а при первом же удобном случае закинул несколько машин с дровами в лагерь, на свой страх и риск. Начальник РЭКСа узнал об этом самовольстве и снял с машины — разжаловал меня в слесари. Спасибо, что не выгнал совсем, а перевел в гараж на ремонтные работы. Там на меня случайно и наткнулся начальник лагеря. Я лежал под машиной в холодном, обледенелом гараже и крутил гайки — наружу торчали только ноги…
— Эй, кто там? Чьи ноги? — Он постучал валенком по моим ногам.
— Мои, мои… — Я выглянул из-под машины.
— Жженов, ты? — удивился он. — Что ты тут делаешь?
— Что я делаю? Отбываю наказание.
— Не понял. Какое наказание?
— Расплачиваюсь за самовольство.
— Тебя сняли с машины? За что?
— За дрова. За что же еще?.. Вы же советовали не забывать дом родной.
— Ах, вот оно что! За это лучшего моего работягу под машину? — изъярился начальник. — Это что же такое делается! А ну, марш в лагерь сейчас же! Я покажу ему, как моих работяг морозить! Снимаю тебя с этой работы. Пускай «вольняшки» на него ишачат! Иди, иди!.. — И он побежал в контору РЭКСа.
Как они объяснялись друг с другом, оба моих начальника, неизвестно, а вот результат их встречи аукнулся мне уже на следующий день…
Нарядчик, проводивший утренний развод, вместо РЭКСа отправил меня в забой на общие.
«Паны дерутся — у холопов чубы трещат!»
Однажды ночью вблизи прииска случился пожар. Горела сопка, поросшая стлаником. Хвоя вспыхнула, как порох, мгновенно опоясав огненным кольцом всю сопку. Огонь, набирая силу, скатывался все ниже и ниже к подножию сопки, угрожая приисковым строениям: эстакадам, сплоткам, буторным приборам, транспортерам — всему деревянному хозяйству прииска. По тревоге были подняты на ноги все. И вольные, и заключенные, и вохра… Тысячи людей, хватая кайла, лопаты, ведра, полезли на сопку навстречу пожару… Несчастье сплотило всех.
Николай Иванович, конечно, был в первых рядах «атакующих». Закопченный, страшный, в обгоревшей шинели, вымазанный в грязи и саже, вымокший… Размахивая какой-то парусиновой хламидой, он бросался на огонь и, как хитрый полководец, не теряющий разума в исступлении боя, охрипшим голосом командовал своей верной гвардии: «“Вольняшки”» на х…! Заключенные, за мной! Вперед! Ура!»
К его чести надо сказать, что в отношениях с людьми он не делал разницы между вольнонаемными и заключенными, когда дело касалось работы.
«Вольняшки» недолюбливали его за настырный, беспокойный характер и побаивались.
Зеки, наоборот, хотя и терпели от него многое, уважали, инстинктивно чувствуя отсутствие личной корысти в его одержимости.
Мерил он всех одной меркой — работой. Если ты постоянно выполнял дневную обязательную норму, а не дай бог, еще и перевыполнял — ты ему лучший друг. К таким, кто по неопытности или по жадности нес ему золота больше нормы, демонстрировал личное расположение. Немилосердно льстил, поощрял продуктовыми подачками из ларька — спиртом или махоркой (по курсу: грамм золота — грамм махорки). Упаси бог было смалодушествовать и польститься на его щедрость. Начальник быстро привыкал к новой порции и уже требовал ее перевыполнения, и так без конца… Он забывал, что перевыполнять норму постоянно нельзя. Часто это даже не зависело от самого работающего даже: ведь содержание золота в жиле непостоянно и неравномерно (то густо, то пусто)… А если ты лоточник — моешь золото лотком, то не последнюю роль играет еще и везение, случай. Начальник все это прекрасно знал, но… «забывал»! Когда же обласканный, вывернутый наизнанку зек возвращался к первоначальной, минимальной норме — лишал его своих милостей, попрекал как бездельника и грозил карцером.
