Борис Григорьев - Бестужев-Рюмин
Молока на столе, конечно, не было…
Таким образом, к концу своей карьеры и жизненного пути Михаил Петрович стал символом неприятия «системы» своего брата и торжества противоположной, воронцовско-шуваловской, системы взглядов на внешнюю политику России.
По пути в Париж Михаил Петрович заехал в Варшаву и оттуда в письме Елизавете Петровне успел снова «лягнуть» ненавистного «шваба» — посланника Г. Гросса. Потом было свидание с умирающей женой, бежавшей из Дрездена от нашествия прусской армии. 2 марта 1757 года он из Праги снова обратился к И.И. Шувалову, теперь уже к могущественному фавориту Елизаветы Петровны. Дипломат просил о финансовой помощи его жене, ранее потерявшей имение в Силезии, разорённое прусской армией, а также о выделении ему «землицы» в Лифляндии в знак 60-летней службы на благо отечества. Но фаворит, кажется, оставил обращение без ответа, как не ответил и на прозрачные «намёки» о возможности повышения оклада, как у французского посла в Петербурге Лопиталя (26.12.1757), об отсутствии средств поехать на воды в Аахен на лечение (16.4.1758).
Сам больной, Бестужев повёз жену умирать в Париж. Его предшественник Ф.Д. Бехтеев (1716—1761) описывал аудиенцию русского посла у Людовика XV в самых хвалебных выражениях: и осанка у него была величественная, и речь уверенная и громкая, и вообще он выступал с достоинством, «не давая себя оглушить многословием здешним».
Граф А.Р. Воронцов (1741—1805), племянник М.И. Воронцова, посетивший в начале 1760-х годов Париж, описывая жизнь посла М.П. Бестужева-Рюмина, сделал такое интересное наблюдение:
«В его доме была Греческая церковь, а священником в ней был один монах, ставший впоследствии архиереем; это был самый большой фанатик, какого мне когда-либо случалось встречать. Он ставил в неловкое положение посла, а также всех находившихся в Париже русских, обращаясь к ним с наставлением в своих проповедях. Он хотел, чтобы все путешественники и светские люди жили монахами».
Кем-кем, но монахом Михаил Петрович никогда не был, как и многие в его роду. На самом деле в Париже всё было не так просто, и монах тут был ни при чём. Проблемы послу создавали французы, оказавшиеся не такими уж и сговорчивыми, какими он себе их представлял. Давала о себе знать и болезнь. Последнее письмо Михаила Петровича графу И.И. Шувалову было написано 14 октября 1759 года. В нём Бестужев заверял Ивана Ивановича, что приступил к поискам кандидата для Российской Академии художеств вместо умершего Лорена. Он хлопотал по делам до последнего дня.
Сначала умерла его жена, а потом, 26 февраля 1760 года, скончался он сам.
Завещание его подписал советник Фёдор Чернев, с которым он работал ещё в свою бытность в Вене.
Поехать и умереть в Париже…
Это станет заветной мечтой потомков Михаила Петровича…
Заканчивает Михаил Петрович свою «скаску» 1754 года словами: «Детей не имею, а о крепостных моих людях, сколко мужеска полу числом, и в деревнях, в которых уездах оне находятся, за давным моим из России отсутствием подлинной ведомости дать не могу». За такими сведениями он советует обратиться к генерал-лейтенанту Ивану Лукьянычу Талызину, «который по своему от меня жалованию моими деревнями управляет».
Следить за своими крепостными и деревнями у М.П. Бестужева и в самом деле просто не было времени.
ГРАФ ПРОТИВ МАРКИЗА
…Он показался мне похожим на хороший старый рейнвейн: вино это никогда не теряет усвоенного им от почвы вкуса и в то же время… отягчает голову и потом надоедает. То же самое с нашим маркизом…
Прусская герцогиня Луиза Доротея о маркизе ШетардиПрежде чем переходить к изложению разыгравшейся на петербургских подмостках подспудной борьбы русской и французской дипломатии, расскажем о том, что помогло Бестужеву-Рюмину перехитрить своего ярого врага и выйти из этой схватки победителем.
Нужно отметить, что первые попытки Бестужева-Рюмина «наступить на хвост» своим противникам были довольно неуклюжи и безрезультатны. Во-первых, неблагоприятным оставался придворный фон Санкт-Петербурга. Государыня Елизавета Петровна странным образом всё ещё оставалась в плену своих девичьих представлений о бывшем женихе Людовике XV (1710—1774) и в некоторой степени благоволила Франции[60]. Прямое обращение графа к прусскому королю Фридриху II с просьбой перехватывать и вскрывать переписку Шетарди и Лестока с Берлином не сработало и вызвало у короля лишь недоумение. Фридрих ответил Бестужеву, что если Шетарди и Лесток переписываются со своими иностранными корреспондентами с согласия императрицы Елизаветы, то он не имеет права вмешиваться в это дело. Если же такого согласия нет, то Бестужев, как вице-канцлер, сам мог бы принять против этой переписки необходимые меры. По-видимому, Алексей Петрович пока не догадывался, что король являлся одним из организаторов подкопа под вице-канцлера, а потом и канцлера России.
Принять необходимые меры против недругов помогла Бестужеву-Рюмину… математика, или, вернее, её раздел, трактующий теорию чисел. Но расскажем всё по порядку. Т.А. Соболева считает А.П. Бестужева-Рюмина одним из основателей российской службы перлюстрации и дешифрования. Будучи главным директором всех почт империи, вице-канцлер в начале 1742 года начал по примеру других европейских стран организовывать службу перехвата и вскрытия депеш иностранных послов в России. Некоторое время спустя в распоряжении вице-канцлера оказались копии исходящих дипломатических депеш и реляций многих посланников и резидентов в свои столицы. На некоторых из них до сих пор сохранились пометы за 1742—1743 гг. типа: «Ея Императорское Величество слушать изволила».
Вице-канцлер по несколько раз в месяц аккуратно докладывал Елизавете Петровне о внешнем положении России. В этот период дел у Алексея Петровича было по горло: шла война со шведами в Финляндии, затем последовали сложные мирные переговоры со шведами в Обу. Вице-канцлеру приходилось бороться за сохранение за Россией статуса державы-победительницы и с внешними врагами (французская и шведская дипломатия), и с их агентурой (Бруммер, Лесток, Бухвальд), и с внутренними недругами (Трубецкой и др.) На докладах Бестужева часто присутствовал особый секретарь — в 1742—1743 гг. им был Иван Пуговишников, — который тщательно протоколировал все беседы начальника с императрицей. Из этих протоколов, между прочим, явствует, что Елизавета была не так уж плохо подготовлена к управлению страной и проявляла к внешнеполитическим делам пристальное внимание. Если, конечно, её не отвлекали балы да маскарады.
