Ольга Клюкина - Святые в истории. Жития святых в новом формате. XII–XV века
На одном из заседаний Виссарион Никейский стал уже открыто осыпать Марка бранью, обвиняя его в излишнем упорстве и нелюбви к отечеству. Марк покинул собрание, и в его отсутствие спорящие стороны нашли богословскую «лазейку», о которой Марк Эфесский напишет в своем «Окружном послании православным христианам»: «Вот их хитросплетенные речи: „Никогда Греческая Церковь не говорила, что Святой Дух исходит единственно от Отца, но просто: от Отца – и это выражение не исключает Сына“».
Пятого июля 1439 года состоялось подписание ороса Ферраро-Флорентийского Собора, представлявшего собой, по сути, капитуляцию греков перед латинской стороной. Вместо торжества истины произошло подчинение Восточной Церкви Риму. В заключительном виде текст документа содержал не только Символ веры с филиокве, но и «догмат» о главенстве Папы Римского.
В соборном оросе говорится: «Святая апостольская кафедра и римский архиерей есть преемник блаженного Петра, главы апостолов, и есть истинный местоблюститель Христов и всей Церкви глава и всех христиан отец и учитель. И ему во блаженном Петре передана Господом Иисусом Христом полная власть пастырствовать и направлять и окормлять Вселенскую Церковь».
Для Православия Ферраро-Флорентийский Собор стал грандиозным провалом, ошибкой, в которую была втянута верхушка Константинопольской Церкви.
«Для последующей греческой традиции истинным победителем на Флорентийском Соборе стал Марк Эфесский, не убедивший в тот момент остальных, но явивший невероятную личную твердость», – пишет историк-византолог Александр Занемонец.
В последний день заседаний Марк Эфесский сидел молча, ни с кем не общаясь и никак не комментируя происходящее. В точности, как велит апостол Павел: Пустые споры между людьми поврежденного ума, чуждыми истины, которые думают, будто благочестие служит для прибытка. Удаляйся от таких (1 Тим. 6: 5).
Подписание униатского ороса стало его большой человеческой болью. От него отступились все: и друзья, и ученики, и еще недавние единомышленники.
«Я же, с тех пор отмежевавшись от них, ушел в самого себя, для того, чтобы, непрестанно согласуясь со святыми моими отцами и учителями, всем сделать известным мое воззрение чрез это мое писание, дабы [всякому] желающему было бы возможно взвесить:…я не принял заключенную унию», – напишет он позднее о том, что пережил во Флоренции.
Когда дело дошло до подписания соборного акта, Марк Эфесский громко сказал: «Подписывать не буду, что бы мне за это ни было!» Под оросом не стоит подпись и его брата Иоанна Евгеника, который осенью все же получил разрешение покинуть Феррару.
Несколько участников греческой делегации, узнав, что их будут вынуждать подписывать унию, спешно покинули Флоренцию накануне. Тайно бежали из Флоренции брат императора Дмитрий Палеолог и учитель Марка Гемист Плифон. Патриарх Константинопольский Иосиф скончался раньше, чем состоялось подписание заключительного постановления, под ним нет и его подписи.
Когда орос показали Папе Евгению IV, тот был крайне разочарован, не увидев подписи Марка Эфесского, и сказал огорченно: «Итак, мы ничего не сделали!»
Долгожданное возвращение греческой делегации в отечество было безрадостным.
Вместо обещанных кораблей Папа договорился с венецианскими купцами, чтобы греков «подвезли» до Константинополя на торговых судах. Два из них были до краев набиты товарами и, как пишет Сиропул, ехать пришлось в ужасной тесноте, все чувствовали себя рабами, которых везут на невольничий рынок. Да они и поступили, в общем-то, как невольники…
Только на обратном пути до многих стал доходить весь позор почти что торговой и бесполезной сделки.
Папа Римский пообещал прислать триста солдат, которые будут стоять на страже Константинополя, и несколько военных кораблей для береговой охраны, но разве это достаточно для защиты Византии от полчищ турок?
На берегу в Константинополе императору сообщили горестную весть, которую от него какое-то время скрывали: в его отсутствие во время эпидемии чумы умерла императрица Мария, его любимая супруга.
Делегацию, вернувшуюся в столицу Византии 1 февраля 1440 года, встречала большая толпа горожан. Народ не хотел верить слухам о подписании католической унии, всем не терпелось узнать о результатах Собора из первых уст.
«В волнении и отчаянии епископы отвечали: „Мы продали нашу веру, променяли благочестие на нечестие, предали чистую Жертву и стали опресночниками“. Их недоуменно спрашивали: „Почему?" В ответ неслось нестройное: „Мы боялись франков". „Они пытали вас? Угрожали?" – „Нет! И пусть будет отсечена моя десница, которая подписала, и вырван мой язык, который исповедал". Народ разочарованно расходился по домам», – без прикрас рассказывает об этой встрече Сиропул, вложивший в свои воспоминания и всю силу личного покаяния.
Православный народ не принял унию, и это выражалось в открытом саботаже результатов Собора: во многих византийских храмах во время литургии Символ веры по-прежнему читался без филиокве и не поминался Папа Римский. По всей Византии начались волнения и нестроения….
После возвращения потребовалось избрать нового Патриарха Константинопольского, взамен скончавшегося и похороненного на чужбине Иосифа. Император даже предложил кафедру Марку Эфесскому, должно быть, надеясь таким образом притушить разгоравшийся конфликт. Но Марк отказался, покинул столицу и отправился в свою митрополию в Эфес, где возглавил оппозицию против унии.
Во всех своих сочинениях и письмах он жестко критиковал сторонников унии, называя их латиномудрствущими, греко-латинянами или вавилонянами, вовлеченными в Вавилон латинских обрядов.
Среди подписавших орос Ферраро-Флорентийского Собора были убежденные сторонники латинян, такие как Виссарион Никейский или Исидор Киевский. Хитроумный грек Исидор вообще был поставлен митрополитом Киевским накануне Собора для того, чтобы обеспечить поддержку унии со стороны Киевской митрополии.
Сделано это было без ведома великого князя Московского Василия II Темного.
В научном мире их принято называть латинофильски настроенными эрудитами, увлекавшимися рационалистическим богословием Фомы Аквинского.
Но гораздо больше в то время было тех, кто колебался в своих убеждениях. По меткому выражению Григория Богослова, эти люди относились к разному исповедованию веры как к обуви, которая легко приспосабливается на любую ногу.
Марк Эфесский нашел и свой образ: «Эти люди могут быть уподоблены баснословным иппокентаврам, этим получеловекам… С латинами они утверждают правильность и справедливость сделанного прибавления к Символу веры, с нами – они не утверждают этого».
