Николай Карабчевский - Что глаза мои видели. Том 2. Революция и Россия
— У него энергия мирная, какая идет брату милосердия, для прокурора нужна другого сорта энергия, нужен и опыт и навык, попробовал я еще.
Кандидатура Переверзева была принята. Побеседовали мы еще с полчаса и напились чаю. Керенский, между прочим, нам объявил, что завтра он, в качестве генерал-прокурора, отправится в Сенат для объявления об отречении царя и об образовании Временного Правительства, о чем должно последовать сенатское определение для опубликования.
— А если они (т. е. сенаторы) вас не признают, так как царь, при своем отречении, указал на своего преемника?!.. — и заметил я.
— Тогда мы, — трогая большим пальцем свою грудь, — их не признаем! лаконически отрезал Керенский.
Относительно ближайшей деятельности министерства юстиции он посвятил нас в свои планы. Будет немедленно образован целый ряд законодательных комиссий для пересмотра и исправления законов уголовных, гражданских, судопроизводственных и судоустройственных, причем положение об организации адвокатуры, должно расширить ее автономию и обеспечить полную ее независимость.
Из ближайших законодательных декретов: еврейское равноправие во всей полноте и равноправие женщин, с предоставлением им политических прав. Наконец, не терпящее ни малейшего отлагательства, учреждение особой, с чрезвычайными полномочиями, следственной комиссии, для расследования и предания суду бывших министров, сановников, должностных и частных лиц, преступления которых могут иметь государственное значение.
— Председателем этой комиссии я решил назначить московского присяжного поверенного, Н. К. Муравьева, — продолжал Керенский оживляясь от мысли о том, сколько благого им уже предначертано.. — Он как раз подходящий. Докопается, не отстанет пока не выскребет яйца до скорлупы. К тому же и фамилия, для такой грозной комиссии, самая подходящая…
Трепетал же перед Муравьевым Виленским и перед министром юстиции Муравьевым, пусть и наш Муравьев нагонит им трепета…
На прощание Керенский, как бы уже окрыленный оказанным ему дружеским приемом, снова расцеловался с нами.
Граф Орлов-Давыдов, выскочил из своей засады и, опередив Керенского, помчался к подъезду.
Оставаясь с товарищами в продолжавшемся еще нашем заседании, я не видел дальнейшего, но домашние рассказывали, что у подъезда собралась кучка любопытных, приветствовавшая Керенского при его появлении. Тут были дворники и прислуга нашего и соседних домов, и случайно остановившиеся прохожие. Керенский, стоя в автомобиле, произнес им краткую речь, начав ее словами «товарищи». Граф Орлов-Давыдов, взгромоздившись в автомобиль, отстранил шофера и сам стал управлять им.
Словоохотливая наша горничная Марина, все воспринимавшая, знавшая графа, как бывавшего у нас раньше, побывав на митингах у дворца Кшесинской, принесла в буфетную новость:
— «объясняли так, что князья и графья, заместо дворников, улицы будут мести… Наш графчик не даром к самому Керенскому шофером подсыпался… Метлы в руки брать охоты нет»!..
Глава сороковая
Стоит ли описывать, что было дальше?..
В здании министерства юстиции, во всех углах, и утром, и по вечерам, заседали комиссии. Либеральные профессора-юристы наслаждались в них своим собственным, долго сдерживаемым красноречием. Уголовники Чужбинский и Люблинский, побивали в этом отношении все рекорды, не уступал им только, все еще красноречивый, А. Ф. Кони, который, после переговоров с Керенским, согласился принять должность Первоприсутствующего Сенатора в Уголовном Кассационном Департаменте.
Товарищ нового министра, А. С. Зарудный, председательствуя, руководил прениями, не отказывая и себе в удовольствии высказывать свое мотивированное суждение по поводу каждого высказанного мнения.
Общая комиссия подразделялась на специальные, а эти последние на подкомиссии и на бюро докладчиков.
Кто только в них не заседал. Тут были и вновь испеченные сенаторы, из адвокатов, и из, бывших прежде в загоне, либеральных судебных деятелей, и вновь назначенные прокуроры и председатели палат и окружных судов и некоторые чины прежнего министерства, зарекомендовавшие себя, так или иначе, либерально. Но адвокаты всюду преобладали.
Кабинет нового директора департамента, А. А. Демьянова, был всегда запружен будущими судебными деятелями, из адвокатской среды, выторговывавшими себе те, или иные назначения. Из среды нашего совета многие ушли: Винавер, Кн. Андроников Гуревич, Шнитников и Н. Д. Соколов сделаны были сенаторами. Последний, Соколов, ходил уже распустивши все свои перья, появлялся всюду на минуту, причем всюду о нем докладывали: «Сенатор Соколов». Нигде, он не засиживался, но, направо и налево, сыпал своими директивами и указаниями и отъезжал затем дальше, развалясь в придворном экипаже, или казенном автомобиле.
Остались вполне верными, совету и адвокатуре только Н. В. Благовещенский, H. Н. Раевский и я, в качестве председателя совета.
Мы были завалены работой по приему, отбывших свой стаж, помощников-евреев в присяжные поверенные, относительно которых было снято прежнее процентное отношение.
Они очень спешили, опасаясь, что новый строй долго не удержится, и они не успеют обратиться в полноправных адвокатов.
В работах министерских комиссий, Керенский лично не принимал участия, но раз он выступил с программною речью в общем собрании всех этих комиссий.
Появился он с помпой, в сопровождении двух, очень молодых военных адъютантов, которые став по его бокам, старались выразительно делать «стойку», поднимая и опуская глаза в том же темпе, как делал это он, произнося свою речь.
Я с А. Ф. Кони иногда невольно переглядывались при грубых «lapsus- ах», в юридических экскурсиях нового министра. Но тон его был искренен и благие намерения очевидны. Он требовал немедленного устранения всех дефектов, частью устарелого, частью испещренного тенденциозными новеллами законодательства, и все это в возможно ближайший срок. Он хотел, чтобы к созыву Учредительного Собрания, все проекты были бы уже выработаны.
Его проводили аплодисментами.
Наряду с этим, административный строй нового министерства был и остался в хаотическом состоянии. Самый внешний вид, когда-то аккуратно содержимого, помещения выглядел теперь неряшливо, чему немало способствовали загрязнившиеся красные тряпицы, развешанные кое-где, в виде революционных эмблем.
Курьеры и сторожа бестолково мыкались от двери к двери, не понимая кого нужно просителям, которые толпились массами в министерских коридорах и расходились, не добившись толка.
