Пирмин Майер - Парацельс – врач и провидец. Размышления о Теофрасте фон Гогенгейме
Поэтому все виды искусства нужно изучать так же усердно и внимательно, как, к примеру, алхимию и другие увлекательные вещи! И хотя звук флейты ускользает, как только перестает звучать, а польза, получаемая от алхимии, исчезает вместе с углем, все же существуют еще искусства для ободрения духа. Они употребляются в виде лекарств, которые представляют пищу и питие для сердца и ума и воздействуют на человека так же, как, например, вино, женщины, пение и игра (II, I, 106).
Нет, Штюхели, мой дорогой сотрапезник, тебе не нужно развлекать игрой своего доктора, который не испытывает в этом необходимости. По его мнению, струны и органы не годятся для прославления Божьего имени. Он ценит молчание, так молчи же рядом с ним.
А ты не ощущаешь в себе желания, набравшись смелости, овладеть еще каким-нибудь искусством? Ты не хочешь сделать это для того, чтобы порадовать Теофраста и свой родной город, это прибежище нищеты, где такие достойные парни, как ты и он, не пользуются уважением? Тебе не хочется еще раз взнуздать свою лошадку? Впрочем, ты знаешь, что убеждения, утвердившиеся в головах народа, не скоро рассеиваются! Уходи в какую-нибудь далекую страну, где ты не попадешь в неловкое положение, столкнувшись на улице с членом санкт-галленского магистрата. Пускайся в путь без страха и ни в чем не упрекай себя. Походатайствуй перед духом соли о своем родном городе. А вместо пропуска доктор даст тебе три символа соли, серы и ртути, которые и в самой дальней земле, даже там, где неизвестен швейцарский крест, откроют перед тобой все двери.
В глубине восточношвейцарской смелости, где-то на самом дне, таится робость. Поэтому Штюхели опорожнил не одну кружку кислятины, прежде чем принял доводы своего собеседника.
– Куда же мне отправиться, доктор Теофраст, и что мне взять с собой в дорогу? Какую одежду мне лучше всего надеть?
– Сначала отправляйся в деревню Лемменшвиль и найди там дом цыганского короля [137] , который продаст тебе все что нужно, если ты предложишь ему те четыре гульдена, которые тебе даст доктор. Ты получишь от него непривычные в нашей земле широкие штаны и покрывало на голову, из которого можно сделать тюрбан. О туфлях с длинными носами ты можешь особенно не беспокоиться.
Мысль о путешествии и дальних странах, роскошных дворцах и сказочных богатствах вселила страх в сердце Штюхели. Новичок в вопросах алхимии, он позволил уговорить себя более опытному товарищу и пустился навстречу приключениям. В конце концов, с ним была верная флейта – самое подходящее лекарство от меланхолии.
Цыганский король снабдил его необходимой для дальнейшего путешествия одеждой. Кроме того, жена короля подарила ему амулет, обладающий силой усмирять бурные ветры и непогоду. Сивая лошадка стояла оседланной перед воротами дома и ожидала седока. Совсем как в тот раз, когда он за 20 минут долетел в Баден в Аргау. Штюхели не знал, кто кормил коня со времени его последнего путешествия.
Бедному музыканту казалось, что новый полет таит в себе тысячи опасностей. Лошадь и всадник оставили позади Виллах, Белград и Трансильванию. Затем они достигли золотого города с куполами и минаретами, но и там резвый конек не сделал остановки. Штюхели не знал, молиться ли Богу или взывать о помощи к дьяволу. Почему даже самые прекрасные перспективы порой наполняют ужасом человеческое сердце?
Музыканту, скачущему на своем волшебном коне, уже не раз казалось, что он достиг края земли. Наконец, сопящий демон перешел с галопа на рысь, сбросил темп и начал снижаться. Они приземлились рядом с высокой городской цитаделью. В городе, в котором воздух был густым от пыли, кипела жизнь. Ревели ослы, лаяли собаки, спешили по делам люди. Было удивительно, что никто из горожан даже не заметил волшебного пегаса, приземлившегося у них на глазах.
Очевидно, неподалеку находился рынок. О высоком уровне развития цивилизации свидетельствовало большое количество людей в диковинных цилиндрических шапочках, бросавших из-под густых бровей грозные взгляды на окружающих. Чутье художника подсказало Штюхели, что он видит перед собой государственных чиновников. Еще немного, подумалось ему, и кто-нибудь подойдет к нему и спросит его о том, откуда он и что ему здесь нужно.
Однако, благодаря Богу, у него был талисман, подаренный женой короля, и пропуск со знаками, начертанными Теофрастом фон Гогенгеймом. Действительно, эти три знака успокоили чиновника и сразу расположили его к путешественнику. Он вызвался помочь Штюхели и отвел его в роскошно украшенный дворец. Дворецкий, встретив путника, тотчас же проводил его к Кемалю, верному слуге председателя врачебной палаты Алеппо Салиха бен Насраллаха ибн Саллума, или, проще говоря, Ибн Саллума. Кемаль прекрасно владел латинским, греческим и немецким языками. После мимолетного взгляда, брошенного на пропуск путника, лицо его просияло, и он приветливо обратился к Штюхели:
– Вы один из нас. Врачебная палата Алеппо имеет честь предложить вам кров и пищу.
Гость был незамедлительно представлен Ибн Саллуму. Последний радушно принял швейцарца и провел его в святая святых своего жилища, в комнату для ученых занятий, где на столе возвышалась стопка мелко исписанных листков бумаги. Ибн Саллум как раз писал книгу в то время.
– Благородный господин, – обратился Штюхели через переводчика к Ибн Саллуму, – я недостоин оказываемой мне чести. Ведь я простой швейцарский музыкант.
– Для меня, как врача, большая честь принять у себя человека, прилетевшего ко мне с приветом от Баракальсуса. Смотрите, вы видите перед собой работу всей моей жизни. Три книги о патологии, фармакологии и фармакопее уже готовы, а над четвертой я продолжаю работать. Она называется «Ат-тибб аль гадид аль-Кимия и аллади хтара аху Баракальсус» [138] .
Кемаль перевел:
– «Новая книга о химико-медицинской науке, которую изобрел Баракальсус».
Ибн Саллум не счел для себя унизительным открыть перед простым гостем всю сокровищницу своей учености. Более того, он вел себя при этом как обычный ученик, спешащий вобрать в себя мудрость человека, которому он больше всего доверяет. Штюхели, в свою очередь, ничего не понимал в этом удивительном мире, в который он явился недостаточно подготовленным. Он мог рассказать лишь то немногое, что Гогенгейм поведал ему о музыкотерапии. Однако слушатели со вниманием восприняли эти сведения и смотрели на флейтиста как на университетского профессора.
Ибн Саллум продолжил:
– Мне бы хотелось посвятить в учение Баракальсуса своего сына, а также моего лучшего ученика, будущего дервиша и астронома Мюнеккимбаси Ахмета Деде бен Лютфаллаха, который уже сейчас является образцом мудрости, учености и глубокого опыта. [139]
