Фаина Пиголицына - Мстерский летописец
Перстень был бриллиантовый.
— Пиши такую же вот книгу — о Мстёре.
— А что? — засветились глаза у Ивана.
— Твоя Мстёра полюбопытней моей Шуи будет. Один собор Богоявления чего стоит. Вот смотри, тут поболе двухсот древних актов, XVI–XVII века. Это уже, брат, история. Не каждый их теперь и прочитать может.
— У меня тоже есть древний акт, я наизусть знаю: «Квитанция в отпуске девки Василисы Киреевой замуж в слободу Мстёру. По Указу ея императорского величества самодержицы всероссийской…
Дворцового города Ераполча из приказной избы во-лодимирского уезда дворцовой Ераполченской волости, боровской пятины деревни Круглиц девка Василиса Киреева дочь отпущена против челобитной отца ея богоданного Григория Данилова замуж Суздальскаго уезду вотчины тайного действительного советника князя Ивана Федоровича Ромодановского Богоявленской слободы за крестьянина его Андрея Федорова, и вывод за тое девку купочные три рубля в Ерополч в приказную избу приняты и в приход записаны. Стряпчей Семен Носов. Генваря девятого дня семьдесят второго года».
— Молодец! Этой бумаге теперь цены нет. В музеи такие листы собирают.
— У меня и еще есть, челобитные разные. — Где взял?
— У старинщиков.
— Правильно, собирай все акты про свою Мстёру. У меня вишь сколько старинных свитков. Тут и рукописные книги, и писцовые, и старопечатные. Писцовых книг у меня что-то около пятидесяти на разные поместья. Опиши все мстёрские обычаи, народные предания. Наблюдай и описывай все подряд: и сени с чуланом, и праздники, и присказки, поговорки разные…
Знакомство с Тихонравовым и Борисовым дало толчок качественно новому периоду жизни Ивана Голышева.
Этому способствовало и время. Шел 1861 год — год отмены крепостного права.
Часть IV После реформы 1861–1868
Народ с большой надеждой ждал реформу. Крестьяне свято верили в батюшку-царя, в- то, что свобода скоро придет, и обязательно с землей.
Преодолев множество споров, разногласий, правительственная комиссия наконец выработала единую редакцию реформы. Но в это время, в начале 1860 года, умер председатель комиссии Ростовцев, и на его место был назначен министр юстиции, граф Виктор Никитич Панин. Он был ярым противником освобождения крестьян. Герцен в «Колоколе» поместил сообщение о назначении графа Панина в черную рамку. Удивлены были этим назначением даже консерваторы. Проект, разработанный комиссиями, фактически был уже готов, и изменить его графу было трудновато, но он тотчас принялся за дело. Сначала Панин стал утверждать, что выражение о передаче земли крестьянам в бессрочное пользование неграмотно с юридической точки зрения. Граф пускался даже на фальсификацию, чтобы отменить этот пункт, но его уличили и только слово «бессрочное», по его настоянию, заменили на «постоянное», что ничего по существу не меняло.
Однако Панин внес-таки свою лепту, добился повышения нормы оброка в ряде безземельных и малоземельных губерний, к которым относились и его имения, включая мстёрское.
Восемнадцать томов написали создатели проекта крестьянской реформы, да еще три тома предложений поступило от депутатов губернских комитетов. Но на окончательном этапе реформа опять забуксовала, и в немалой степени из-за Виктора Никитича Панина; чтобы разубедить графа, была даже образована «особая частная согласительная комиссия». И все-таки Панин добился еще того, что в ряде уездов на четверть и на полдесятины уменьшили обязательные земельные наделы крестьян.
ГЛАВА 1 Царская «свобода»
Закон об освобождении крестьян император подписал 19 февраля 1861 года, а обнародовали его только 5 марта.
До Мстёры он дошел лишь к 11 марта и был публично прочитан бурмистром.
Сначала в церкви Богоявления отслужили литургию в честь Манифеста и помолились за царя-освободителя и данную им свободу.
Когда Манифест прочитали, мало кто что-нибудь понял в нем. Поймали ухом: «Помещики, сохраняя право собственности на все принадлежащие им земли…» Недоумевали: в чем же тогда реформа, если вся земля остается у помещика?
Пока думали об этом, часть Манифеста оказалась уже прочитанной. В слух опять ворвалось: «…крестьянин обязан исполнять в пользу помещика… повинности».
Из церкви народ выходил в полном недоумении. Все надеялись, что отмена крепостного права враз и навсегда освободит их от власти помещика. Теперь же, судя по Манифесту, крепостное право отменено, но заканчивался Манифест призывом «пребывать в прежнем повиновении помещику» и беспрекословно исполнять прежние обязанности. Кто-то уже усомнился, царь-де, мол, не мог дать такую свободу, что это — происки помещиков: им не хочется расставаться со своим добром: что помещики скрывают настоящий царский манифест.
Александр Кузьмич Голышев взял у бурмистра Манифест и второй раз принялся читать. Но опять получалось, что по-прежнему надо платить оброк помещику, только теперь за «оседлость», это значило — за свой дом, участок, за то, чтобы тебя не выгнали с места, на котором живешь ты и столетиями жили твои предки.
С землей же вообще все было неясно, и ясность мог внести только помещик.
— С Паниным будем составлять уставную грамоту, — разъяснял Александр Кузьмич односельчанам, — как мы решим с ним про землю, так и будет.
Панин же вскоре написал бурмистру, что приедет во Мстёру только в августе, а пока пусть все идет, как было.
И жизнь во Мстёре потекла без изменений, если не считать сельского управления: теперь избиралось волостное правление во главе со старшиной. И первым старшиной мстеряне избрали опять Александра Кузьмича Голышева.
На пасху к Голышевым обещал выбраться со всем семейством Константин Никитич Тихонравов: уж больно Иван расхваливал ему мстёрские пасхальные гулянья.
Голышевы, как давно уже было заведено, готовили к пасхе фейерверк. Раньше это делал Александр Кузьмич, теперь — Иван.
Он насмотрелся в Москве на «огненные утехи», привез с собой разные печатные и переписанные у знатоков руководства к ним и, как мальчишка, по словам матери, часами сидел в сарае, толча разные химические препараты. «Чем Мстёра хуже Москвы, где всякое гулянье сопровождается этими огненными утехами?! Специалистов нет? Есть специалисты, дело нехитрое, справимся».
Александр Кузьмич научил сына тому, чем сам владел. Однако неуемный Иван постоянно что-то совершенствовал. И вот за неделю до Христова воскресенья дом Голышевых вздрогнул от взрыва, зазвенели стекла, потом все стихло. Татьяна Ивановна пала на колени перед образами, решив, что пришел конец света. Александр Кузьмич бросился вон из избы на улицу. К их дому бежали люди. Значит, произошло что-то у них. Александр Кузьмич выскочил во двор. Ворота сарая были сорваны, в проеме стоял Иван. Лицо его было залито кровью.
