Владимир Алпатов - Языковеды, востоковеды, историки
Менялась научная парадигма, менялись и оценки. О любимом им когда-то Камо-но Тёмэе, авторе «Записок из кельи», в книге «Японская литература в образцах и очерках» уже говорится: «Писатели из отмирающего… сословия в социальном смысле – последыши, на жизненной арене – лишние люди, они в сфере культурной были типичными эпигонами. Ярким представителем этой литературы побежденных является… Камо-но Тёмэй, автор «Записок из кельи». А положительная оценка «литературы победителей» – самураев в той же книге усиливается: «В их произведениях, несмотря на всю, нередко большую неискусность формы, бьет ключом энергия, воля к власти, стремление к творчеству, деятельности». Так можно было характеризовать и «пролетарских писателей» в СССР.
Говоря о системе образования в Японии, Конрад изменил прежние неоднозначные оценки на подчеркнуто отрицательные: «буржуазная политграмота», «пропаганда собственнической идеологии». Однако одна из прежних идей сохраняется: осуждены традиционные компоненты японской культуры, а вестернизация Японии – все-таки прогресс. К этим выводам Конрад особенно четко пришел в статье, написанной по впечатлениям своей третьей поездки в Японию в 1927 г. Поездка была для Конрада и его молодой жены свадебным путешествием, но для него она оказалась последним, а для Натальи Исаевны единственным посещением изучаемой страны. Новые впечатления Конрад характеризует так: «Культура техническая идет вперед быстрейшими шагами, культура же духовная (в широком смысле этого слова) в общем, как правило, плетется позади… Рядом друг с другом – “Форд” и “Бедная Лиза”, небоскреб и Загоскин».
Концепции ученого могли меняться с годами; Конрад, безусловно, всегда старался исходить из господствующей в данный момент точки зрения, избегая, однако, крайностей. В 20-е гг., когда применение марксистских концепций в истории допускало индивидуальные вариации, он, вслед за некоторыми японскими историками, рассматривал японское общество до XVI в. как сословное, а не классовое, и лишь с начала эпохи Токугава (первая половина XVII в.) вел отсчет японского феодализма. Но когда стала господствовать теория формаций в ее наиболее догматическом варианте (так называемая «пятичленка»), Конрад в 1928 г. отнес возникновение японского феодализма к XII в., а в последней и самой большой по объему исторической работе, книге «Очерк японской истории с древнейших времен до революции Мэйдзи» (1937) – и к VII в. Но даже тогда он рискнул отрицать в Японии рабовладельческую формацию. В связи с этим книга вышла с подстрочным примечанием: «От редакции. Точка зрения, отрицающая существование рабовладельческой формации в Японии, является дискуссионной».
Но нельзя всю деятельность Конрада 20–30-х гг. сводить только к освоению марксизма и социологизма. Именно тогда он создал первую в нашей стране школу японистов, его учениками были А. Е. Глускина, Е. М. Жуков, Е. М. Колпакчи, Н. И. Фельдман, А. А. Холодович и другие видные ученые. Некоторые области своей деятельности Конрад передал ученикам; в частности, в 20-е гг. он много сам переводил с японского, а с 30-х гг. в основном руководил переводческой деятельностью учеников.
Важно и то, что после революции возросло стремление к просветительству, к распространению «вширь» всевозможных знаний. Это проявилось еще в первые послереволюционные годы, когда развернулась деятельность созданного М. Горьким издательства «Всемирная литература». В ней участвовал и Конрад («Исэмоногатари»). А в 1928 г. в СССР впервые приехал театр Кабуки, и целая серия статей Конрада того года была продиктована необходимостью объяснить не очень подготовленному советскому зрителю особенности этого театра. И созданная Конрадом школа перевода ориентировалась не на узкого специалиста, а на достаточно широкого читателя. Поэтому он заботился не о филологической точности, а о литературных качествах перевода. Этому он учил и своих учеников, некоторые из которых работали долгие десятилетия. Конрад пытался и пробить дорогу для японской драматургии на советскую сцену, сотрудничал с В. Э. Мейерхольдом и С. Э. Радловым, но не получилось.
Вершиной просветительской деятельности ученого стала в 1935 г. знаменитая хрестоматия «Восток. Литература Китая и Японии», включавшая фрагменты из многих выдающихся произведений классической японской и китайской литературы. Среди переводчиков Н. А. Невский, японисты – ученики Конрада, В. М. Алексеев, китаисты его школы и сам Николай Иосифович. Он же был ответственным редактором и автором вступительной статьи. Статья стала для него первой попыткой выйти за пределы Японии: он сопоставляет японскую литературу с китайской и даже со средневековой европейской. С одной стороны, в Китае или Японии нет аналога Данте. Но, с другой стороны, «полноценный художественный реалистический роман» существовал в Японии («Гэндзи-моногатари»), но не в Европе. А героический эпос, рыцарский роман, интимная лирика, религиозная драма и др. существовали там и там, что подтверждает закономерности исторического развития. Статья, как и хрестоматия в целом, направлена против европоцентризма: «В Стране Советов нет места буржуазной ограниченности, которая ничего не хочет видеть, кроме Запада и античного мира. Мы хорошо сознаем, что культура человечества слагается не на одном Западе…. Пусть, наконец, в общий ряд принимаемого нами и критически усвояемого наследия вступят и великие произведения Востока. Обстановка для этого у нас создана». И тут дух эпохи!
Уважение и внимание к средневековой японской культуре никак не противоречили приведенным выше словам об архаичности и даже реакционности сохранения ее традиций в современной Японии: в конце концов, и «Бедная Лиза» – классика, но культура должна развиваться. И уважению к культуре стран Востока Конрад всегда учил своих учеников.
В 90-е гг. я слышал много рассказов бывшей сотрудницы Института востоковедения АН СССР Фанни Александровны Тодер (1911–2000), в начале 30-х гг. студентки восточного факультета Ленинградского университета (ее воспоминания я использую и в очерках о Н. А. Невском и Б. Г. Гафурове). Она вспоминала, как поначалу ходила на занятия и по Китаю, и по Японии, не зная, что выбрать (тогда постепенно усиливалась узкая специализация, и китайско-японского разряда уже не было). Решающую роль в выборе сыграли личности ведущих профессоров. В. М. Алексеев (сам вовсе не аристократ по происхождению) на первой же лекции заявил, что овладеть Востоком может только человек, обладающий наследственной культурой. Это резко противоречило духу тех лет, в словах Алексеева ощущалось барство, а Конрад никогда ничего такого не говорил, был очень демократичен и внимателен ко всем студентам независимо от их происхождения. И лектором Конрад был блестящим. Выбор студентки оказался в его пользу.
