Анатолий Терещенко - Роковая точка «Бурбона»
Ставка Полякова делалась на то, что ни один из посетителей парка не обратит внимания на его камуфляж, лежащий рядом с сородичами порой одного цвета, размера и формы у конкретной скамейки, указанной американцами в плане операции по связи через тайник…
* * *Итак, с этой «драгоценной ношей» он вошел, как уже упоминалось выше, через входные ворота на территорию заполненного людьми парка. И сразу же стал активно проверяться, внимательно следя за действиями отдыхающих и вглядываясь в их лица — боялся встретить соседа по дому или знакомого по службе. Затем он прошел мимо длинной скамейки, одиноко стоявшей у края площадки и означенной в плане связи. К его огорчению, на ней сидела влюбленная щебечущая, наверное, о чем-то вечном парочка.
«Черт принес их не вовремя. Вот не повезло. Придется побродить, пока они нацелуются, наговорятся, — ворчал себе под нос «Бурбон». — Отступать нельзя. Тайник я должен заложить именно сегодня. Второго более счастливого захода не должно быть — это уже опасно. Сильному не нужно счастье — ему нужна четкая работа!»
Поляков всегда себя считал сильной личностью. Он понимал и принимал одну непреложную истину, что герой делает то, что можно делать. Другие этого не делают, а потому и остаются с носом.
Он долго выписывал круги вокруг лавочки. Вдруг в его голове неожиданно возникла спасительная мысль — он же сильная личность — согнать влюбленных. Делая вид, что устал, Поляков решительно направился к лавочке. Как только «уставший» гражданин присел, молодые люди, несколько обескураженные бесцеремонностью появления наглого пришельца, поднялись и направились в глубь парка, ища себе новое гнездышко для любовного токования. Тем более свободную лавочку они уже приметили — она стояла невдалеке. Наверное, оба подумали, что незнакомцу стало плохо именно у той скамейки, где они еще минуту назад любовались друг другом…
Поляков развернул газету «Комсомольская правда» и стал бегло по диагонали ее просматривать. Боковым зрением он держал бдительность на прицеле: просматривал пространство слева и справа. Потом неожиданно наклонился, как будто поднимая упавший из его рук какой-то предмет, и изловчившись, в удобный момент положил контейнер с кассетой за задней левой ножкой скамейки. Все действо произошло вполне правдоподобно и в одно мгновение. На земле под лавкой валялся ничем не привлекательный кирпичный окатыш.
Он еще несколько раз пробежал по страницам газеты, потом посмотрел влево — вправо: никого поблизости не было.
«Ну, кажется все. Слава богу, свидетелей нет. И все же еще для порядка надо немного «почитать» газету, а только потом уносить ноги, — успокаивал сам себя Поляков. — Делай, что можешь, с тем, что имеешь, там, где ты есть, — и все будет нормально. Я так и сделал!»
Однако спокойствие никак не приходило. Противное напряжение сковало мышцы. От страха появилось что-то наподобие ступора. Он смотрел в газету, но ни букв, ни лиц и фонов фоторепортажей не видел. В голове у виска от напряжения звонко застучала горячая жилка. До этого спокойное сердце готово было зайцем выпрыгнуть из рубашки. А он, как опытный охотник, не раз видел старты этих обреченных своих ушастых жертв. Холодная испарина появилась под рубашкой. Ноги предательски затряслись. Такое состояние у него было впервые.
«А может, это провидение мне подсказывает, что не стоит играть на этом поле, оно для меня чужое, — рассуждал Поляков. — Оно для меня крайне опасно».
Ему казалось, что на него смотрят все отдыхающие, что за ним из-за кустов и ларьков следят чьи-то цепкие вражьи глаза, что его окружают переодетые в гражданское платье чекисты. А еще у него засела в голове, словно заноза, болезненная мысль, что неспроста согнанная им парочка сидела именно на его скамейке…
«Да, одно дело работать за границей, в Нью-Йорке, а другое здесь, в Москве. Я сделал важное дело и надо уходить, иначе можно наследить и вляпаться, — скомандовал сам себе, обуреваемый смутной тревогой агент «Бурбон», а потом неожиданно добавил: — Говорят, как страшно чувствовать, что течение времени уносит все то, чем ты обладал! А мне радостно, что освободился от улики. Подняли бы вовремя этот камешек янки…»
Он встал и медленно двинулся к выходу, туда, где еще каких-то полтора часа входил в такое желанное место отдыха москвичей. Пошел теперь без улики, без того опаснейшего предмета, которым еще недавно обладал.
За входными воротами — теперь после операции по закладке тайника они стали для него выходными — он достал авторучку, заполненную фиолетовыми чернилами, и на одном из столбов ограждения парка поставил метку-сигнал в виде полосы из чернильных брызг. Перед операцией он слегка подкрутил поршень авторучки для надежности акции. Со страха он так брызнул, что чуть ли не вылил все чернила. Метка получилась жирная, а значит, как он полагал, легко снимаемая визуально разведчиком.
Это был сигнал для теперь американских его коллег о заложенном им тайнике. Заморские хозяева, работающие в посольстве США в Москве, хорошо были осведомлены, что обозначают эти чернильные брызги.
Обыграл он это действо тоже конспиративно. Вытащив блокнот из бокового кармана пиджака, он попытался что-то записать, но «авторучка не оставляла следа». Тогда он и решил ее «продуть», сделав резкое движение в сторону ограды. Получилось все естественно: на бетоне появилась полоса чернильных брызг…
* * *Однако через несколько дней Поляков не обнаружил в обусловленном месте — очередном номере американской газеты — объявления, сигнала от цээрушников об изъятии тайниковой закладки. В первый раз за время тайного сотрудничества он так страшно испугался, что не находил себе места. Его буквально трясло, потом затошнило, и неожиданно, на голом месте, появилась «медвежья болезнь».
«Неужели на меня плюнули, как плюет солдат на беременную шлюху, чтобы не приставала с любовью, — сверкнула и такая скабрезная мыслишка. — А может, я уже под колпаком ребят с Лубянки?»
Однако голова не могла смириться с мыслью, что он где-то прокололся и все прошло не так хорошо, как было задумано. Через мгновение он уже внутренне себя успокаивал: «Не дрожи, операция будет закончена удачно».
И все же страх за целостность собственной шкуры нарастал и раздражал его. Он преследовал его словно неотрывная длинная тень на излете яркого еще солнечного дня. У него даже голос подсел до такой степени, что звучал так, как будто он проглотил низкочастотный динамик; неожиданно появилась хрипота от волнения.
Пугало Полякова страшное для него известие о разоблачении органами Комитета государственной безопасности СССР агента США и Великобритании, бывшего коллеги — полковника ГРУ Генштаба Олега Пеньковского, которого доводилось видеть в своей конторе, встречаясь на совещаниях.
