Шарль Голль - Военные мемуары - Единство 1942-1944
Итак, я ничуть не удивился, получив 2 июня письмо за подписью "гражданского и военного главнокомандующего", однако по стилю этого письма нетрудно было догадаться, кто является его вдохновителем. В тоне, обычном для лондонских эмигрантов, не примкнувших к нам, я обвинялся в желании прогнать с постов людей, вполне заслуживающих доверия, нарушить наши союзы и установить свою собственную диктатуру, а также и диктатуру кагуляров, которые якобы составляли мое окружение. Пока смысл этого письма доходил до моего сознания, мне сообщили, что солдат держат наготове в казарме, что у Летнего дворца скапливаются броневики, что по всему Алжиру запрещены собрания и шествия, что войска и жандармерия заняли все входы и выходы из города и ближайшие аэродромы. Сидя у себя на вилле "Глицинии" под охраной десяти спаги, присланных мне Лармина, я имел возможность убедиться, что вся эта суматоха не оказала никакого воздействия на лиц, спешивших принять мое приглашение и побеседовать со мной. Позже, ночью, я довел до сведения Жиро, что эта атмосфера "путча", разыгрываемого перед заграницей, кажется мне весьма прискорбной, что нам следует или порвать, или прийти к соглашению, что новое заседание назначается на завтра. 3 июня в 10 часов вся "семерка" собралась.
На этот раз генерал Жиро умерил свое упорство. Я принес текст решения и декларацию об учреждении нового Комитета. Оба проекта были полностью приняты. Мы заявляли: "Генерал де Голль и генерал Жиро совместно постановляют создать Французский комитет национального освобождения". Оба мы становились его председателями; Катру, Жорж, Массигли, Моннэ и Филип стали первыми членами Комитета; другие будут скоро назначены. Мы объявляли: "Комитет является центральной французской властью... Он руководит военными усилиями французов во всех их формах и повсюду... Он осуществляет французский суверенитет... Он обеспечивает руководство всеми интересами Франции и их защиту во всем мире... Он берет на себя власть над всеми территориями и всеми военными силами, находившимися в ведении либо Французского национального комитета, либо гражданского и военного главнокомандующего". Мы добавляли: "В ожидании момента, когда Комитет сможет передать свои полномочия будущему Временному правительству республики, он обязуется восстановить все французские свободы, законы республики и республиканский режим и полностью уничтожить режим произвола и личной власти, навязанный ныне стране".
Одновременно был улажен вопрос о "проконсулах". Мы решили принять отставку Пейрутона и назначить генерала Катру генерал-губернатором Алжира, причем он остается в составе Комитета; генерал Ногес, по нашему решению, должен покинуть Марокко; Буассона отзовет из Дакара новый руководитель министерства колоний; генерал Бержере уходил в отставку.
Несмотря на свои очевидные недостатки, созданный в таком виде организм все же явился, на мой взгляд, вполне приемлемой отправной точкой. Несомненно, придется пока что терпеть нелепый дуализм в его руководстве. Несомненно, следует предвидеть, что политика союзников, которую будут проводить в Комитете навязанные нам лица, породит ряд острых инцидентов, пока главнокомандующий в Северной Африке не будет на деле подчинен центральной власти, как он уже был подчинен ей согласно нашему тексту. Но Французский комитет национального освобождения отвечал тем принципам, за которые неизменно боролась Сражающаяся Франция. Что касается их претворения в жизнь, то эта обязанность возлагалась на меня. Рассматривая Комитет в свете возложенной на него ответственности, я понимал, что, внутренне эволюционируя под нажимом общественного мнения, он теснее сплотится вокруг меня и поможет мне отсеять все неустойчивые и центробежные элементы. Пока что известная двойственность, принятая нами вначале, все же позволяла мне при всех ее неудобствах воздействовать на воинские и административные элементы Северной Африки, до сих пор находившиеся вне сферы моего влияния. Что же касается тех, кто во Франции и в других местах оказал мне свое доверие, я был уверен, что они по-прежнему пожелают следовать только за мной. Закрывая заседание, я чувствовал, что сделал серьезный шаг на пути к единению. Вот почему, забыв все, все мучительные перипетии, я ото всей души обнял генерала Жиро.
Но если сам я был доволен, то союзники испытывали неполное удовлетворение. Установление в Северной Африке центральной французской власти, взявшей на себя функции правительства, провозгласившей французский суверенитет и изгнавшей "проконсулов", находилось в вопиющем противоречии с позицией, занятой Рузвельтом и его министрами. Поэтому-то декларацию, опубликованную в полдень 3 июня Французским комитетом национального освобождения и извещавшую о его появлении на свет, американская цензура продержала под спудом до девяти часов вечера. Со своей стороны я поспешил ввести в курс дела представителей печати, зная, что это поможет рано или поздно смести цензурные препоны. На следующий день, выступая по радио, куда проникла группа "голлистов", я объявил французам Франции, что их правительство отныне действует в Алжире в ожидании того часа, когда сможет появиться в Париже. 6 июня собрание Сражающейся Франции, на котором присутствовали тысячи людей, дало мне, равно как Филипу и Капитану, случай наглядно показать аудитории, в каком тоне и стиле будут впредь выдержаны наши официальные выступления. Стоит ли говорить, что американские и английские миссии не очень-то хотели содействовать тому, чтобы наши речи распространялись по свету.
Дурное расположение духа союзников не ограничивалось впрочем, областью информации. Так, отправив в Лондон телеграмму, чтобы срочно вызвать моих коллег, которых я хотел ввести в правительство, я целых десять дней прождал их напрасно: под разными предлогами англичане старались задержать их отъезд. Впрочем, и в самом Алжире английское правительство, по собственной ли инициативе или нет, не особенно благосклонно взирало на нашу деятельность.
Едва только 30 мая мы приземлились в Буфарике, как я тут же узнал, что Черчилль, а вскоре и Иден секретно прибыли в Алжир. Черчилль поселился на уединенной вилле, получая конфиденциальную информацию о ходе наших споров через генерала Жоржа. Но когда Французский комитет был организован, премьер-министр дал о себе знать, пригласив 6 июня меня и Жиро, так же как и комиссаров, на так называемый "загородный" обед. Отклонить это приглашение помешало мне только уважение к особе премьер-министра. Когда я заметил Черчиллю, что его присутствие здесь в эти дни и в этих обстоятельствах нас несколько удивило, он заявил, что даже и не пытался вмешиваться в дела французов. "Однако, -добавил он, - военная обстановка обязывает английское правительство знать, что происходит в той важной зоне коммуникаций, каковую представляет собой Северная Африка. И мы приняли бы свои меры, если бы произошла какая-нибудь резкая встряска, ну, скажем, если бы вы вдруг взяли да проглотили Жиро", это отнюдь не входило в мои намерения. Да, я твердо решил добиться того, чтобы французское правительство было действительно правительством, но я намерен был действовать постепенно, по этапам и вовсе не из страха перед заграницей, а по соображениям национальных интересов. Я надеялся, что сумею побудить и генерала Жиро соблюдать общий интерес. Хотя он слишком уж медлил, я всегда рассчитывал сделать так, чтобы он играл первую роль в военной сфере при условии, что он ограничится этой областью и получит свой пост из рук французских властей.
