Елена Первушина - Ленинградская утопия. Авангард в архитектуре Северной столицы
Глава 5
«В здоровом теле — здоровый дух». Профилактории, поликлиники, больницы
«Санаторный режим, холодные души, покой, диэтическое питание с богатым количеством фосфатов вернули Павлу ясность мышления и радостное ощущение жизни. Веселый, жизнерадостный, он стыдился минутной своей слабости и при первой встрече с Бойко признался в этом.
— Ты был прав, — сказал Павел, крепко сжимая руку Бойко, — мысли о смерти, как я уже убедился, недоброкачественный продукт слабых организмов. Мне сейчас смешно и стыдно. Мне неудобно смотреть на тебя после того…
— Ладно, ладно! — проворчал Бойко. — Побольше фосфатов, почаще под холодный душ, и слабости исчезнут сами собой.
— Однако, — засмеялся Павел, — мне грозит другая опасность: заболеть от безделья.
— Это менее опасно! — сказал Бойко. — Впрочем, я разрешаю тебе читать газеты, а через несколько дней ты можешь делать небольшие прогулки по городу… Газеты можешь взять у меня».
Однако Павлу, герою повести Яна Ларри «Страна счастливых», потребовалось дальнейшее лечение, и его направили на море, в город-курорт Солнцеград.
«Павел, вместе с немногими пассажирами, вышел из самолета и через несколько минут уже сидел в кабинете главного врача — директора и управителя Солнцеграда.
Главный врач, полный, моложавый мужчина с открытым веселым лицом, покачивался в плетеном кресле и с легкомысленным видом вводил нового пациента «в курс леченья».
— Что ты должен здесь делать? Каковы нормы поведения и каков режим?.. Ну, этого ничего у нас нет. Ты можешь делать все, что тебе угодно. Однако, если я когда-нибудь замечу, что у тебя унылая физиономия, — берегись. Это единственное, что запрещено здесь и за нарушение чего — строгое наказание. Леченье? Воздух, солнце, море, музыка, спорт и дружеские беседы.
— Несложные обязанности! Теперь: где я могу остановиться?
— Обычный всесоюзный порядок — в любом доме, где есть место. Рекомендую — берег моря. Там, кажется, сейчас около 400 свободных квартир.
— Обед? Ужин? Завтраки?
— Обед — в обычный час. Остальное — в любое время.
— Диета?
— Что нравится! Впрочем, рекомендую обратить побольше внимания на зелень.
— Работа?
— Час в месяц!
— Так мало?
— Ну, дорогой мой, это же не промышленный город.
— Все?
— Это все, если ты еще запомнишь, что здесь нельзя иметь книг и газет, нельзя читать и писать и запрещено работать.
— И после всего этого ты считаешь Солнцеград городом отдыха? Я назвал бы его преддверьем в психиатрическую лечебницу. Один час работы в месяц?
— Ничего. Привыкнешь! С ума еще никто здесь не сошел, хотя все прибывающие сюда опасаются именно этого.
— Все?
— Ну… Заодно могу сказать тебе, что здесь ты не увидишь ни телефоноприемников, ни кинорадиоэкранов; словом, всем видам искусства, кроме музыки, вход в Солнцеград воспрещен.
— Радиогазета, надеюсь…
— Не надейся! Она также изъята! Впрочем, если ты желаешь, я могу объяснить тебе причины…
— Ну, еще бы, — засмеялся Павел, — однако я думаю, что начальники старых тюрем имели в запасе более убедительные доводы за тюремный режим для заключенных, чем мог бы привести ты в защиту порядков Солнцеграда.
— Как хочешь! — зевнул главный врач. — А некоторые, между прочим, интересуются этим вопросом.
— Я не из любопытных!
— Тем лучше для тебя. Во всяком случае, это качество полезно для человека, нуждающегося в отдыхе».
Ян Ларри, «Страна счастливых»Познакомившись с представлениями фантаста о медицине будущей Страны Советов, спустимся, как обычно, с «небес на землю» и посмотрим, какие задачи стояли перед молодой Советской республикой в области организации здравоохранения.
В наследство от Российской империи Советам досталась сложная и несколько хаотичная система здравоохранения. Как правило, высшие классы — аристократию и богатое купечество — обслуживали частные врачи и частные клиники. Условия лечения были, как правило, очень хорошими, качество лечения же и квалификация персонала сильно разнились.
Для более бедных слоев населения, которые не могли оплатить услуги частных врачей, были предназначены многочисленные благотворительные и городские (государственные) больницы. Последние имелись в достатке только в крупных городах. Так, «Энциклопедия Брокгауза и Эфрона», ссылаясь на источники, утверждает, что в 1884–1887 годах в Одессе в беднейшей части города 94 % больных умирали, «не видав врачей». Из 30 губерний европейской части России в восьми вовсе отсутствовала статья расходов на здравоохранение. Сравнительно благополучным было положение только в Петербурге и в Москве. Так, в начале XIX века в этих городах действовало 10 родильных приютов на 60 кроватей, 11 больниц на 4900 мест, из них — 360 предназначены для инфекционных больных, 770 — для сифилитиков, 1220 — для душевнобольных. Кроме того в 1883 году в Петербурге организовали службу «думских врачей», оказывающих бесплатную помощь населению, в том числе и в ночные часы. Изначально ее создали для борьбы с эпидемиями дифтерии и скарлатины, позже она сохранилась на постоянной основе. Но всего в Петербурге трудились 25 думских врачей, каждый из них ежедневно консультировал в среднем 27 больных и 8 посещал на квартирах, что, разумеется, не могло обеспечить оказания медицинской помощи всем, кто в ней нуждался.
Об условиях, которые господствовали в петербургских больницах для бедных, рассказывает Решетников в книге «Где лучше».
«Сперва они разыскали Пелагею Прохоровну. В палате, которую им указали, лежало до пятнадцати женщин. Около шести кроватей стояли посетители, мужчины и женщины. Когда они подошли к Пелагее Прохоровне, она спала, лежа на спине. Лицо ее было изменившееся, а по склянкам, стоящим на маленьком столике около кровати, можно было заключить, что она уже приняла немалое количество лекарств. Над ее головой на черной дощечке было написано мелом название болезни по-латыни. Они отошли к двери. Большинство женщин лежало, меньшинство полусидело; лежащие говорили с трудом, смотрели на один предмет; полусидящие выговаривали медленно, точно у них в горле что-нибудь засело. Посетители, бедные люди, одетые по-праздничному, говорили тихо, старались придать себе бодрость, но это как-то не выходило: в их голосе слышалось дрожание, глаза выражали любовь, ласку и печаль. Нигде так человек не примиряется с человеком, как в больнице, как бы он ни был зол на противника. Невольно посетителю приходит мысль, что жизнь человеческая недолговечна и из больницы очень легко отправиться к праотцам. Тем более рабочий человек, видящий постоянно, что больные из больницы поступают прямо на кладбище, смотрит на больных с великим сожалением, много думает о прошедшем, примиряется с жизнью и желает себе смерти, думая: а ведь там лучше? По крайней мере, не знаешь, что будет завтра, там ничего не чувствуешь… А то живешь, живешь, всегда чем-нибудь недоволен, на каждом шагу встречаешь препятствия — и, наконец, добьешься того, что умрешь в больнице».
