Леонид Аринштейн - Пушкин: «Когда Потемкину в потемках…». По следам «Непричесанной биографии»
На протяжении предшествующих частей книги стихотворения, требующие тщательного прочтения, встречались уже не раз. В этой части предлагается прочтение еще нескольких стихотворений, связанных с именами Булгарина, Жуковского, Александра I («Аквилон»), Кюхельбекера, а также реконструкция одной из строф «Евгения Онегина». Еще два стихотворения и прозаический отрывок в плане их прочтения не являются проблемными. Заметки о них посвящены уточнению подлинного текста Пушкина, по тем или иным причинам измененного в печатных изданиях.
Будильник или урыльник?
22 августа 1827 г. Бенкендорф сообщал Пушкину:
«…Графа Нулина Государь Император изволил прочесть с большим удовольствием и отметил своеручно два места, кои Его Величество желает видеть измененными; а именно следующие два стиха:
“Порою с барином шалит”, и
“Коснуться хочет одеяла”,
впрочем прелестная пиеса сия дозволяется напечатать» (XIII, 336).
Думаю, что не меньшее удовольствие эта живая и остроумная «повесть в стихах», как назвал ее Пушкин, доставила большинству читателей. Пересказывать ее нет необходимости, но для нашей темы один из эпизодов и начало сюжета стоит напомнить.
Граф Нулин возвращается «из чужих краев», и где-то уже в России на косогоре его коляска опрокидывается. По счастью, хозяйка близлежащей усадьбы, на глазах которой это случилось, проявила должное сочувствие, т. е. оказала пострадавшему графу и помощь, и гостеприимство. И вот граф в отведенной ему комнате готовится ко сну, и его слуга мсье Пикар
…ему приносит
Графин, серебряный стакан,
Сигару, бронзовый светильник,
Щипцы с пружиною, будильник
И неразрезанный роман.
(V, 9)
Именно так был напечатан этот текст в «Северных Цветах» на 1828 год и во всех последующих изданиях вплоть до нашего времени, включая наиболее авторитетные Большое и Малое академические издания сочинений Пушкина.
Между тем, в двух дошедших до нас беловых рукописях повести приведенный текст имеет одно весьма существенное отличие. В более ранней рукописи (ПД № 74) вместо слова будильник в тексте – гасильник (кстати, вполне оправданное: «И Нулин свечку погасил»). В более поздней Остафьевской рукописи (из Остафьевского архива князей Вяземских) гасильник заменен на урыльник[172] – слово, более соответствующее иронической стилистике перечня принесенных Пикаром вещей и бурлескному характеру повести в целом.
Сам Пушкин слово будильник в беловой текст повести не вносил и, судя по «Словарю языка А. С. Пушкина», в своих произведениях вообще никогда и нигде его не употреблял. Откуда же оно взялось в «Северных Цветах» и последующих изданиях?
Пушкин утверждал, что это цензурная поправка самого Императора Николая Павловича. Вот как рассказывает об этом в «Автобиографии» А. О. Смирнова-Россет:
«Государь цензуровал “Графа Нулина”. У Пушкина сказано – “урыльник”. Государь вычеркнул и написал – будильник. Это восхитило Пушкина. “Это замечание джентльмена. А где нам до будильника, я в Болдине завел горшок из-под каши и сам его полоскал с мылом, не посылать же в Нижний за этрусской вазой”»[173].
Рукопись, в которой Царь, возможно, сделал свою поправку, до нас не дошла. Но сомневаться в том, что замена сделана Николаем I или по его инициативе, не приходится. Иначе Пушкин вернул бы урыльник хотя бы в одно из изданий «Графа Нулина», выходивших при его жизни. Едва ли есть основания сомневаться и в достоверности того, что пишет А. О. Россет: Остафьевской рукописи она видеть не могла, и то, что в первоначальном перечне вещей был урыльник, она могла узнать только от Пушкина[174].
И здесь возникает принципиальный вопрос.
В академических изданиях произведений Пушкина цензурные варианты справедливо заменялись исходным пушкинским текстом.
В «Графе Нулине» два стиха, отмеченные Бенкендорфом («Порою с барином шалит», и «Коснуться хочет одеяла») были переделаны самим Пушкиным. В первом случае он переработал только один стих: «Порою барина смешит», а во втором случае Пушкину пришлось продумать заново весь фрагмент, в котором один из стихов вызвал неодобрение Царя. Вот этот фрагмент:
И дерзновенною рукой
Коснуться хочет одеяла…
Совсем смутив ее сначала…
Но тут опомнилась она,
И гнева гордого полна,
А впрочем, может быть, и страха,
Она Тарквинию с размаха
Дает – пощечину. Да, да…
(V, 11)
Здесь переделке подверглось четверостишие:
Уже руки ее коснулся…
Но тут опомнилась она;
Гнев благородный в ней проснулся
И честной гордости полна… и т. д.
(V, 174)
В академических изданиях эти изменения, сделанные под влиянием цензурных замечаний Царя, были отброшены, и пушкинский текст восстановлен по Остафьевской рукописи. Но вот слово урыльник – оно в той же Остафьевской рукописи – восстановлено не было.
Между тем, устранение этого слова из текста меняет поэтический смысл довольно значительного фрагмента повести. Дело в том, что Пушкин строит эту повесть по принципу постоянного сталкивания высокого и низкого: высокой и низкой лексики, романтических и прозаических сцен. Например, после высокоторжественного описания сцены сбора на охоту («Пора, пора! рога трубят» и т. д.) – прозаическая картина жизни того же поместья:
Три утки полоскались в луже,
Шла баба через грязный двор
Белье повесить на забор…
Или:
Она сидит перед окном,
Пред ней открыт четвертый том
Сентиментального романа:
Любовь Элизы и Армана…
…
Наталья Павловна сначала
Его внимательно читала,
Но скоро как-то развлеклась
Перед окном возникшей дракой
Козла с дворовою собакой
И ею тихо занялась
(V, 4–5).
Этим Пушкин создает не только комический эффект, но вкладывает в такое столкновение – уже на другом уровне – определенный философский смысл, показывая, как причудливо сосуществуют и переплетаются в реальной жизни высокое и низкое.
Фрагмент, о котором идет речь, если убрать из него слово урыльник, не просто превращается в лишенный комизма, плоский перечень вещей. Уничтожается первооснова поэтики повести «Граф Нулин» – то самое комическое и философское столкновение вещей, событий, сцен, лексики, из которого собственно и соткана ткань пушкинской повести. Фрагмент в целом утрачивает свой поэтический смысл.
