Юрий Мейер - Записки белого кирасира
Летом события стали развиваться быстрыми темпами. Добровольческая армия, несмотря на свою малочисленность, по широкому фронту шла на север и запад. На киевском направлении была взята Полтава, наметился удар на Бахмач, отрезающий Киев от Москвы. С другой стороны украинские части Петлюры двигались на Киев с запада. Их ядром были так называемые галерчики — кавалеристы генерала Галлера. Это были галичане, сохранившие выправку и дисциплину австрийской армии. Решительный момент наступил, когда по Штабу армии был отдан приказ готовиться к уходу в Чернигов. Надо было решить, как остаться в Киеве, не став подлинным дезертиром. Я пошел к комиссару нашего отделения Кирильчуку и заявил ему, что прошу откомандирования в строевую часть, так как считаю, что теперь надо защищать советскую власть с оружием в руках. Не знаю, какое впечатление на комиссара произвела моя патриотическая тирада, но он не возражал и приказал мне выдать приказ о назначении меня в распоряжение командира батальона, стоявшего в Дарнице за Днепром. Я туда отправился пешком через Цепной мост. В батальоне я нашел полный хаос, и сразу же мне удалось убедить адъютанта батальона сделать меня связным со штабом армии. Опять я получил документ, пропуск, дававший мне возможность вернуться в Киев. На следующий день я это и сделал. Весь вопрос сводился к расчету времени. Точно ориентироваться в событиях я не мог, утеряв связь с Разведывательным отделением. Мое положение могло бы стать катастрофичным, если бы взятие Киева затянулось. Но на следующий день по возвращении домой рано утром мы проснулись от оглушительного грома: трехдюймовый снаряд галерчиков взорвался, попав в угол дома Софийского собора. Большевики ушли из города, не защищая его. Выйдя на улицу, мы увидели конный разъезд украинцев. Был солнечный жаркий день. Мы с родителями спустились на Крещатик и пошли на Печерск. Утром все это пространство города было «номенслэнд». На Печерске, наконец, мы встретили конную разведку одного из пехотных полков Добровольческой армии. Командовал взводом мой приятель Женя Энден, офицер 4-го Стрелкового полка Императорской фамилии, а взводным у него был Николай Курис, лицеист моего курса.
Их окружала толпа киевлян. Идя на Печерск, мы одно время шли с какой-то женщиной, плакавшей навзрыд. Сквозь слезы она нам говорила: «Вот вы счастливые, уцелели и идете встречать своих освободителей. А я — одна, моего мужа расстреляла ЧеКа». До четырех часов мы простояли на Печерске. Город был занят с двух сторон, с запада — украинцами, с востока — русскими. Несколько часов велись переговоры о совместном занятии города, но, очевидно, безрезультатно. Потом обе стороны дали приказ своим частям двигаться в центр города. Военные части спустились к Крещатику. У Городской Думы, куда мы вышли, возникла перестрелка между украинцами и русскими, но продолжалась она несколько минут, и украинцы стали отходить. Они оставили город и заняли позицию на реке Ирпене в 20 верстах от Киева. Русские за ними не пошли, и этот узкий проход остался ничьим. В будущем это спасло 9-ю советскую армию, находившуюся еще далеко к югу от Киева. Соединись украинцы с русскими, она оказалась бы отрезанной от ухода на север. На самом деле она через два месяца свободно прошла через эту горловину между Ирпенем и Киевом.
ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА. 1919 ГОД
Через несколько дней я пошел в вербовочное бюро, открытое ротмистром Г. А. Доленга-Ковалевским Кирасирского Его Величества полка. Он приехал вербовать добровольцев для формирования 3-го эскадрона своего полка. Отзыв был отличный, он набрал свыше 120 человек, почти исключительно гимназистов и кадет. Меня он прикомандировал к полку, ему был нужен командир третьего взвода формируемого им эскадрона. Вскоре я расстался с моими родителями, которые поехали в Ростов. Я же поехал в большое село в Полтавской губернии Шарковщину, где формировался третий эскадрон полка и стояла его запасная часть. Это были счастливые месяцы для нас всех, противников большевиков. С фронта приходили радостные вести: на главном московском направлении взят Курск, а дивизии корниловцев и дроздовцев волной катились к Орлу. Г. А. Ковалевский сам был киевлянин, выпущен из Николаевского кавалерийского училища летом 1913 года, сначала был прикомандирован к Лейб-Гвардии Кирасирскому Его Величества полку, стоявшему в Царском Селе, где в день полкового праздника 21 июня 1914 года Государю было угодно повелеть ему надеть полковую форму. Напомнил о нем Государю за обедом в этот день ротмистр нашего полка и флигель-адъютант Николай Александрович Петровский. Для Ковалевского это был один из самых счастливых дней его жизни. Молодым читателям моих воспоминаний это может показаться какой-то сказкой, но на самом деле эти чувства безмерного восторга и преданности Монарху были свойственны всей русской военной молодежи. Они были привиты ей в кадетских корпусах и военных училищах, особенно в славной Гвардейской школе — Николаевском училище. Верность долгу, верность присяге, гордое сознание служения Отечеству, честность, верность слову — вот были душевные качества, с которыми кадеты вступали в жизнь; и они могли похвастаться еще одной чертой характера — дружбой до конца жизни со своими однокашниками. Ныне, когда с последнего выпуска из Кадетского корпуса, просуществовавшего до начала Второй мировой войны в Югославии, прошло почти 50 лет, описанный дух доблести, чести и взаимной дружбы сохранился нетронутым и таким же, какой царил в дореволюционных выпусках из корпусов. И этим объясняется, что и теперь, к концу 70-х годов, объединения кадет являются самыми крепкими союзами в эмиграции, несмотря на то, что их ряды быстро редеют из-за преклонного возраста и человеческой слабости.
Вот таким воодушевленным кадетом и доблестным юнкером по своему душевному складу и был Ганя Доленга-Ковалевский. С доблестью прослужив всю войну в рядах родного полка, главным образом в третьем штандартном эскадроне, глубоко пережив трагические месяцы развала армии и выстрадав расформирование полка, он был в предельном воодушевлении в Киеве, набирая будущих кирасир для восстановления родного третьего эскадрона. Может быть, порыв воодушевления не был так силен у старших офицеров полка, к которым я явился по прибытии в Шарковщину, полковника Н. А. Петровского, кн. Н. М. Девлет-Кильдеева и А. П. Толмачева — уж слишком настоящая обстановка разнилась от той блестящей службы в Царском Селе до войны… Но зато у моих офицеров по эскадрону, корнетов Всеволожского, Пузыревского и эстандарт-юнкера Вальца энтузиазм был так же велик, как у командира эскадрона! Сам Ковалевский был очень доволен результатом, в его вербовочное бюро в Киеве пришло свыше 120 добровольцев. Но только уже в Шарковщине мы учли, что имели дело с молодежью почти без всякой военной подготовки. Было несколько кадет, но большинство было только что кончившее средние школы — гимназисты и реалисты старших двух классов. Многие из них никогда не ездили верхом. Все это были сыновья семей интеллигенции, и это было очень показательно при определении, в каком классе общества борьба против большевистской власти и коммунизма находила поддержку. В числе записавшихся добровольцами не было ни одного строевого солдата, хотя с окончания войны против немцев прошел всего год с небольшим; не было и рабочих, и только очень небольшое число студентов.
