Юрий Бурлаков - Папанинская четверка: взлеты и падения
Почти три месяца проработал я с Кренкелем на «Челюскине». Передавали друг другу вахты, жили в одной каюте, играли в шахматы, забивали «козла». Чем запомнился мне Кренкель? Кроме тех качеств, о которых я уже говорил, – высокоразвитым чувством служебного долга. У него было чему поучиться. Он, например, не представлял себе, что можно опоздать на вахту или не вовремя провести ранее назначенную связь. Не терпел беспредметного «радиотрёпа», понимая, что может помешать другим радиолюбителям. Он прекрасно ориентировался в эфире. Принимал телеграммы с хорошей скоростью. На ключе работал не быстро, но очень чётко». («Наш Кренкель», 1975).
А вот как вспоминал о своих коллегах Э.Т. Кренкель:
«В радиорубке «Челюскина» собралась неплохая компания. Самый младший – С.А. Иванов, которого иначе, как Симочка, никто и не называл. Несмотря на свою молодость (Симочке было 24 года), он уже успел не только отслужить срочную службу на флоте, но и побывать в Арктике. Симочка не был нашим коренным кадром. Он направлялся радистом на остров Врангеля, но, будучи человеком трудолюбивым, не желал сидеть без дела и помогал нам, как мог. Самой интересной фигурой в нашей четвёрке был В.В. Иванюк. Несмотря на возраст (ему было тогда 34 года – по моим тогдашним меркам, очень много), Иванюк ещё не покинул студенческую скамью. Мастер своего дела, опытный радист-полярник, участвовавший в экспедициях на Землю Франца-Иосифа, Новую Землю, Новосибирские острова, он учился в Ленинградском политехническом институте.
Самым опытным, самым умелым из нашей четвёрки, бесспорно, был Н.Н. Стромилов. С виду суховатый, не очень общительный, но какой превосходный человек! Он великолепно организовал всё, чтобы радиорубка «Челюскина» отвечала духу времени и была на уровне лучших образцов техники. Датской аппаратуры на корабле не было. Мы ставили всё своё: передатчик, пеленгатор, приёмник.
Я быстро понял, что имею дело с великолепным специалистом, отлично знающим технику. Подкупало и то, что Николай Николаевич был моим старшим товарищем по увлечению: одним из старейших в нашей стране радиолюбителем – коротковолновиком». (Кренкель, 1973).
Сравнительно легко преодолев западный участок маршрута, «Челюскин» остановился на день у строящейся полярной обсерватории на мысе Челюскина. Здесь произошло знакомство, ставшее позднее символическим. В домике обсерватории встретились О.Ю. Шмидт, П.П. Ширшов и Э.Т. Кренкель, прибывшие на «Челюскине», а с другой стороны – И.Д. Папанин и Е.К. Фёдоров, возводившие новую обсерваторию. Они и не подозревали, что через четыре года составят первую советскую экспедицию на Северный полюс.
Вспоминает Ф.П. Решетников:
«На «Челюскине» одним из любимых занятий Кренкеля было чаепитие. После вахт он усаживался за стол в кают-компании, и ему тотчас же приносили большой медный чайник с кипятком и маленький с заваркой. К чаепитию Эрнст относился с достоинством и с пониманием, как к некому священнодействию. Пил долго, не торопясь, из блюдечка, вприкуску. После каждого выпитого стакана крякал, как-то особенно торжественно наливал другой, третий, пятый… Процесс втягивания горячей влаги сопровождался у него глубоким раздумьем. Он смотрел поверх блюдечка в противоположный конец кают-компании, где был вход, но входивших и выходивших, казалось, не замечал…
Видимо, порой Эрнсту нужна была разрядка, и тогда он искал общения с людьми. В кругу друзей от его мрачности не оставалось и следа. Он бывал оживлён, весь открыт, как бы вбирал в себя всё веселье. При встрече с друзьями Эрнст требовал выдать «на гора» свежий анекдот и если он приходился по вкусу, с удовольствием смеялся. Кренкель любил и ценил добрую шутку, тонкий юмор. Вообще чувство юмора, это ценнейшее человеческое качество, было ему присуще». («Наш Кренкель», 1975).
Дальше дело пошло хуже. Хотя по классификации Английского Ллойда пароход «Челюскин» имел класс «100А», но для плавания в тяжёлых арктических льдах оказался недостаточно пригодным. В разреженных полях, на малом ходу, он не слушался руля, что мешало маневренности. При первой же встрече с торосами в его корпусе появились трещины и вмятина, открылась течь.
Слово Ф.П. Решетникову:
«Для меня, да, пожалуй, и для всех находившихся на борту «Сибирякова» и «Челюскина», личность Кренкеля по своей масштабности казалась равной Шмидту или Воронину. Его авторитет был высок и крепок. Он обладал своеобразной мудростью, помогавшей находить выход из самых сложных ситуаций, которые нередко возникали в различные периоды нашего плавания, и на льдине, в лагере Шмидта. При этом он оставался простым, со всеми равным, в общем – своим парнем!..
Ещё одно наблюдение. К своей, казавшейся мне весьма почётной и, я сказал бы даже, удивительной профессии «жреца эфира», Кренкель относился весьма серьёзно, без панибратства. Перед тем, как войти в рубку, Кренкель как бы внутренне настраивался. Он не сразу входил в дверь и не сразу приступал к работе. Не торопясь готовился, осматривал аппаратуру, вытирал пыль, которой даже и не было видно. Некоторое время курил свою трубку. Затем решительно садился, надевал наушники и, как космонавт, «отрывался от земли». Он уходил в эфир.
И казалось, что всё окружающее для него больше не существовало. Он сдвигает свои густые брови, из-под которых неподвижный взгляд его серо-голубых глаз пронизывает бесконечность пространства. Он слушает весь мир, разговаривает с планетой, и этот таинственно торжественный акт отражён на его лице». («Наш Кренкель», 1975).
В начале ноября «Челюскин» вмёрз во льды, которые вынесли его в Берингов пролив. И когда до чистой воды оставалось 3–4 км, встречное течение подхватило судно и потащило обратно, в Чукотское море. После нескольких месяцев дрейфа пароход затонул 13 февраля 1934 года, в 150 км от берега. На дрейфующий лёд сошло 104 человека, в том числе 10 женщин и двое детей.
Из воспоминаний О.Н. Комовой, участницы челюскинской эпопеи:
«В роковой для «Челюскина» день 13 февраля 1934 года – день гибели парохода – старший радист Кренкель с утра был на радиовахте. Он слушал Петропавловск-на-Камчатке, тот почему-то опаздывал, и это беспокоило Кренкеля, так как на очереди был сеанс связи с Уэленом.
Лёд начал нажимать на пароход, толчки льдин становились всё сильнее. Кренкель слышал топот ног на палубе, понял – началось серьёзное сжатие. Вдруг приёмник запрыгал, задребезжал иллюминатор. С телефонами на ушах Кренкель вскочил со стула, но… уйти нельзя, надо вызывать радистку Уэлена Люду Шрадер. Наконец Люда услышала его.
