Анри Труайя - Александр I
Наполеон, однако, верит в искренность царя. «Друг мой, – сообщает он Жозефине, – я только что виделся с императором Александром; я им крайне доволен, он гораздо умнее, чем обычно считают». А также: «Он – герой романа. У него манеры самого любезного из парижан». Чуть позже, уточняя свое суждение, он заключает, что Александр – натура впечатлительная, изменчивая, что он падок на лесть, неопытен и руководствуется больше велениями сердца, чем доводами рассудка, но что Франция может многого ждать от союза с этим быстро загорающимся и легко поддающимся влиянию монархом – монархом, рожденным мечтать, а не действовать.
Таким образом, каждый из государей полагает, что, демонстрируя показную сердечность, сумел одурачить другого. Для Наполеона Тильзит – уверенность в свободе действий против Англии; для Александра – почетное средство выиграть время. Оба они делают вид, что Тильзитский договор – залог длительного мира, но в действительности ни тот, ни другой в это не верит.
Договор «о мире и дружбе» подписан 7 июля 1807 года. Он дополнен семью секретными статьями и тайным договором о наступательном и оборонительном союзе между Францией и Россией.
Несмотря на усилия Александра и вздохи королевы Луизы, Пруссия – барьер, необходимый для безопасности западных русских границ – была сведена к четырем провинциям (Померания, Бранденбург, Старая Пруссия, Силезия). Из остальных ее земель было создано новое Вестфальское королевство, во главе которого Наполеон поставил своего младшего брата Жерома. Из отнятых у Пруссии польских земель было образовано Великое герцогство Варшавское, временно отданное королю Саксонии. По секретным статьям договора, Россия возвращала Франции порт Каттаро и Ионические острова, но получала Белостокский округ. Более того, Александр, уступив Наполеону запад Европы, добился свободы действий на Балтике, в восточной части Балкан, в районе Дегруа и в Малой Азии. Посредничество Франции в Константинополе должно было содействовать установлению мира между Россией и Турцией, а посредничество России в Лондоне – восстановлению мира между Францией и Англией. Если бы эта миссия не удалась, Россия обязывалась действовать заодно с Францией и присоединиться к континентальной блокаде. Если бы сорвалось посредничество Франции, она должна была выступить на стороне России против Оттоманской империи.
Совершенно очевидно, что соглашения содержали немало расплывчатых формулировок. Наполеон, обещая России поддержку против Порты, вовсе не намерен был уступать царю Константинополь. «Константинополь, – говорил он, – центр и столица всемирной империи». Остался открытым и вопрос о Дунайских княжествах. Наконец, решение польской проблемы было неблагоприятно для русских, так как Великое герцогство Варшавское во главе с саксонским королем вскоре вошло в Рейнский союз, и, таким образом, огромная наполеоновская империя приобрела общую с Россией границу: случилось то, чего Александр желал бы любой ценой избежать.
Как бы то ни было, в момент подписания договора оба императора казались удовлетворенными своим детищем. Александр поручает князю Куракину поднести Наполеону знаки отличия пяти орденов Андрея Первозванного, предназначенных для него самого и четырех лиц его окружения. В свою очередь Наполеон через Дюрока передает царю знаки пяти орденов Почетного легиона. Немного спустя Александр, украшенный орденом Почетного легиона, а Наполеон – Андреевской лентой, проводят смотр своей личной гвардии. Перед батальоном Преображенского полка, стоявшего навытяжку, Наполеон спрашивает у царя: «Ваше Величество позволит мне наградить орденом Почетного легиона храбрейшего из отличившихся в этой кампании?» Растроганный Александр советуется с командиром полка, который вызывает из рядов гренадера Лазарева. И вот, к изумлению Лазарева, император французов отцепляет от своего мундира крест и прикрепляет к его груди. Белая ухоженная рука слегка касается ткани мундира. «Помни этот день, – произносит Наполеон, – день, когда твой государь и я стали друзьями». Александр не остается в долгу: он приказывает наградить русским орденом храбрейшего из французских солдат. Оба государя обнимаются под восторженные крики войск. Александр обещает Наполеону посетить его в Париже. Наконец, они расстаются. Из лодки, удаляющейся от берега под сильными ударами весел, император России следит, как исчезает из виду массивный силуэт наблюдающего за его отъездом императора французов.
Глава VII
Эрфуртские объятия
Александр возвращается в Петербург 4/16 июля 1807 года и сразу ощущает, как изменилось отношение к его особе. Для встречи государя город празднично иллюминирован, но в сердцах радости нет. Духовенству приказано не предавать анафеме Наполеона, а прославлять наконец-то достигнутый мир, но люди молятся, затаив стыд и гнев. Те, кто простили царю поражения при Аустерлице и Фридланде, не прощают ему сомнительный успех Тильзита. Они недоумевают, как может их суверен сегодня обнимать того, кого вчера проклинал. Поутихли восторги, окружавшие его при вступлении на престол, и никогда еще его авторитет не падал так низко. Семен Воронцов повторяет каждому, кому не лень слушать, что сановники, подписавшие Тильзитский договор, должны въехать в Петербург верхом на ослах. Граф Штединг, шведский посол в России, докладывает своему королю Густаву IV: «Недовольство императором с каждым днем возрастает, и повсюду ведутся такие разговоры, что страшно слушать. Преданные сотрудники и близкие друзья императора в отчаянии, но никто из них не умеет предотвратить беду и ни у кого не хватает мужества раскрыть глаза императору на грозящую ему опасность. Они оправдываются тем, что их вмешательство ничего не изменит, так как император упрям и хорошо осведомлен обо всех ходящих о нем дурных слухах, но объясняет их посторонними причинами, а именно миллионами, которые выбрасывают англичане, лишь бы повернуть дело в свою пользу (что совершенно не верно, это слова Савари), и говорит, что у него, желающего блага своим подданным, нет причин чего-либо бояться. А между тем сущая правда, что и в частных домах, и в общественных местах обсуждается вопрос о замене монарха, и забвение долга доходит до того, что вслух говорят об отстранении от власти всей мужской линии царствующей династии и, поскольку императрица-мать и императрица Елизавета не обладают качествами, необходимыми для управления государством, о возведении на трон великой княжны Екатерины». А генерал Савари, посланный Наполеоном в Петербург, перещеголял Штединга резкостью выражений: «Русская молодежь осмеливается высказываться о своем императоре с неслыханной непочтительностью, и я с некоторого времени обеспокоен последствиями, к которым могут привести дерзкие речи в стране, где дворцовые перевороты – обычное дело». Однажды Новосильцев, набравшись храбрости, роняет в разговоре с Александром: «Государь, помните о судьбе вашего отца». Ничуть не встревоженный, царь беспечно отмахивается: «Ах, Боже мой, она мне известна, я ей свидетель, но не могу же я идти наперекор судьбе».
