Федор Раззаков - Последние дни и часы народных любимцев
8 марта 1995 года Дербеневу сделали первый сеанс химиотерапии. Потом таких сеансов было несколько. 24 июня ему должны были сделать очередную «химию», но за несколько дней до этого у поэта начались боли в спине, и ее отменили. 21 июня Дербеневу должны были сделать УЗИ. Ему его сделали, привезли в палату, но когда он спускался с каталки, внезапно почувствовал себя плохо. Его немедленно увезли в реанимацию.
Вспоминает В. Дербенева: «В палату заходит женщина-врач. Она говорит мне, что результаты УЗИ уже есть, и они страшные: метастазы проникли в спинной мозг – Лене грозят полный паралич и нечеловеческие боли.
– Может быть, для него и лучше, что все так случилось сегодня, – говорит она. – Не плачьте, может быть, это судьба сжалилась над ним, избавив от дальнейших мук.
Пришел из реанимации врач, сказал, что Леонида Петровича подключили к аппарату искусственного дыхания и что нам позвонят домой, когда выяснят, что с ним произошло. О результатах УЗИ ни слова.
Приехала дочь Лена и увезла меня домой. Для нее известие об отце – как гром среди ясного неба. Лишь вчера они мирно беседовали и расстались всего на три дня…
Дома мы сидели в прострации и курили сигареты – одну за другой – я снова начала курить после очень длительного перерыва. Около шести вечера раздался звонок лечащего врача:
– Леонид Петрович пришел в сознание. У него оторвался тромб и попал в легкое. Он все еще в реанимации и хочет вас видеть.
Приехали с Леной на Каширку. Время позднее. Посетителей уже не пускают. Вызываем начальника охраны, уговариваем, объясняем, пугаем, что позвоним главврачу, говорим, что нам позвонили и разрешили приехать…
Наконец двери открываются, нас пускают в вестибюль и объясняют, где реанимационное отделение.
Железные двери, звонок. Звоним. Выходит врач. Мы представились.
– Да, он ждет вас. Но я не могу пустить вас вдвоем, выбирайте, кто пойдет.
Мы спрашиваем, в каком он состоянии.
– Состояние безнадежное. Один шанс на миллион, что он доживет до утра.
Мы, кажется, к этому уже готовы. Две окаменевшие женщины. Врач предупреждает, что в реанимации страшно для обычного человека.
– Не смотрите по сторонам, не подходите к Леониду Петровичу слишком близко. Нужно держать себя в руках.
Я вхожу. В палате трое или четверо пациентов. Вижу Леню на кровати. В носу трубки, рот закрыт кислородным аппаратом. Взгляд осмысленный.
– Вот видишь, я опять тебя не послушал, – очень медленно, глухо (мешает аппарат) говорит он, – вот и угодил сюда. Зачем принял две таблетки? Теперь всегда буду тебя слушать.
Не помню, что говорила я. Сколько времени мне дали постоять возле него, посмотреть на него живого в последний раз. Помню только свои последние слова: «Тебе вредно много разговаривать, Ленечка. Засыпай спокойно, я очень люблю тебя. Поговорим завтра в палате».
Я знала, что «завтра» у него уже не будет.
Лене тоже разрешили проститься с отцом.
В минуты отчаяния мы с дочерью ведем себя совершенно по-разному. Она каменеет. Мне же нужно обязательно что-то делать. Приехав домой, я начала разбирать вещи в комнате, что-то переставлять, что-то убирать. Я должна была довести себя до изнеможения. Уже очень поздно легла в постель, зная, что завтра мне нужны будут силы. Внезапно проснулась, посмотрела на часы – пять часов утра. Надо заставить себя поспать хотя бы немного, но сон не шел. Посидела на кухне, покурила. Лечащий врач обещал позвонить мне в восемь утра. Этого времени ждать не было сил. В семь я позвонила в реанимацию.
– Дербенев еще жив?.. Умер?
– Да, в пять часов утра. Сразу же после вашего ухода он снова потерял сознание.
Мы с Леной начали уговаривать друг друга, что смерть для Лени – благо, избавление от страшных мук.
Для нас начинается новая трудная жизнь – жизнь без отца и мужа. Сейчас не время жалеть себя. Жалеть и плакать будем потом…»
Сразу после трагического известия вдова Дербенева бросилась обзванивать друзей и коллег покойного. За организацию поминок взялась Алла Пугачева. Она поручила своему директору подыскать тихий ресторан, оплатила все расходы (ресторан располагается на Большой Ордынке). Правда, сама быть там не могла – уезжала на два дня на гастроли. Однако на похороны приехать обещала, вырвавшись на пару часов.
Вечером 23 июня тело Дербенева было привезено в храм Знамения иконы Божьей Матери в Переяславской слободе, что возле станции метро «Рижская». Всю ночь над ним читали заупокойные молитвы, а утром 24-го состоялось отпевание. Похоронили поэта на Востряковском кладбище.
ДМИТРИЕВ ИВАН
ДМИТРИЕВ ИВАН (актер театра, кино: «Мусоргский» (1950), «Белинский» (1953), «Полосатый рейс» (1961) и др.; скончался 26 октября 2003 года на 85-м году жизни).
Несмотря на множество сыгранных в театре и кино ролей, широкому зрителю Иван Дмитриев был знаком прежде всего по роли старпома в комедии «Полосатый рейс». После этого по-настоящему звездных ролей у актера в кино не было. Зато в ленинградском Театре имени Комиссаржевской Дмитриев сыграл целую серию разноплановых героев: Паратова, Остапа Бендера и др. А в Театре имени Пушкина, куда он перешел в 1973 году, актер сразу сыграл Сатина в «На дне».
От природы Дмитриев был здоровым человеком и мог бы прожить значительно дольше своих 84 лет. Но внешние обстоятельства подорвали его здоровье. Роковым стал 2000 год. Сначала из жизни ушла его жена, с которой он прожил полвека. А спустя 13 дней умер и сын актера Антон. 43-летнего мужчину подвело сердце: он заснул в кресле и не проснулся. На фоне этих трагедий у Дмитриева вскоре развилась раковая опухоль в легком. И если бы он вовремя обратился к врачам, болезнь можно было бы погасить на ранней стадии. Но он этого не сделал.
После 9 мая 2003 года у Дмитриева случился инфаркт, затем он подхватил воспаление легких. Его положили в больницу, хотя шансов на спасение уже не оставалось. Дмитриев умер 26 октября, в тот самый день, когда отечественное искусство потеряло еще двух своих кумиров: кинорежиссера Элема Климова и актера Леонида Филатова.
ДОБРОНРАВОВ БОРИС
ДОБРОНРАВОВ БОРИС (актер театра; скончался 27 октября 1949 года на 54-м году жизни).
Смерть настигла знаменитого мхатовца на рабочем месте – в театре. Вот как об этом вспоминает очевидец событий – актер Владлен Давыдов: «Я второй сезон работал в театре и стоял в массовке в рындах. Борис Георгиевич отыграл шестую картину, ту, где он гневался (в спектакле „Царь Федор Иоаннович“ Добронравов играл Бориса Годунова. – Ф. Р. ). «Пусть посидит в тюрьме!» – кричал он и бил рукой по столу. Отыграл, ушел со сцены. Он должен был переодеться в гримуборной, чтобы выйти на восьмую, финальную – «Архангельский собор». В тот день на сцене «свеча» плохо «горела», то есть контакт от батарейки отходил. Он ворчал и на ходу бросил помрежу:
– Больше я при таких свечах играть не буду!..
Эту ничего не значащую фразу через несколько минут будут толковать в театре как роковую или провидческую. А пока Добронравов подошел к двери, ведущей за кулисы, толкнул ее. Но открыть не смог, прислонился к косяку и… сполз. Режиссер Лесли вышел к публике и объявил, что спектакль продолжаться не может. Бориса Георгиевича положили в аванложу на тот самый диван, на котором четыре года назад скончался его коллега Николай Хмелев. Но Добронравов умер не от инсульта, как Хмелев, а от сердца…»
ДОВЛАТОВ СЕРГЕЙ
ДОВЛАТОВ СЕРГЕЙ (писатель; скончался 24 августа 1990 года на 50-м году жизни).
Довлатов сильно пил и на этой почве подорвал свое сердце. Даже когда в конце 70-х он эмигрировал в Америку, он так и не смог избавиться от вредной привычки. Алкоголь для него стал каким-то средством успокоения психики. Его любимой фразой была цитата из Хемингуэя: «Стоит только немного выпить, и все становится почти как прежде».
В тот роковой день 24 августа 1990 года Довлатов находился в своей нью-йоркской квартире, когда у него прихватило сердце. Кто-то из соседей вызвал «Скорую помощь». Однако по пути в больницу Довлатов умер. Писателя похоронили на кладбище, которое находилось по соседству с его квартирой.
ДОМБРОВСКИЙ ЮРИЙ
ДОМБРОВСКИЙ ЮРИЙ (писатель: «Хранитель древностей», «Факультет ненужных вещей» и др.; скончался 29 мая 1978 года на 70-м году жизни).
Домбровский принадлежал к числу запрещенных в Советском Союзе писателей, поскольку писал книги, не соответствующие духу «социалистического реализма». Свой первый роман – «Державин» – Домбровский написал в начале 30-х годов, когда отбывал ссылку в Алма-Ате (сослали его за то, что они с товарищем сорвали красные флаги). Роман, естественно, не напечатали. Та же участь постигла и вторую книгу – «Обезьяна приходит за своим черепом», тоже написанная в той же Алма-Ате, но уже в начале 40-х. В 1949 году Домбровского снова арестовали и отправили в Озерлаг.
Первая книга Домбровского была напечатана во времена хрущевской «оттепели» и вызвала фурор: это был роман «Хранитель древностей», опубликованный в 1964 году в «Новом мире». Он был признан лучшей публикацией года, вызвал волну читательских откликов, сотни переводов и рецензий на Западе. Однако родная критика про роман стоически молчала, поскольку команды сверху на этот счет не поступало. Но Домбровского это мало волновало. В марте того же 64-го он сел за продолжение «Хранителя» – роман «Факультет ненужных вещей». Он заключил на него договор с тем же «Новым миром», хотя и отдавал себе отчет, что роман из «плана 2000 года». Книгу действительно в Советском Союзе никто не собирался публиковать, зато западные издатели буквально осаждали Домбровского. В результате в 1978 году роман был напечатан во Франции. Домбровский успел полистать это глянцевое издание, а спустя месяц – через 16 дней после своего 69-летия – скончался. По словам жены писателя Клары Тумановой-Домбровской, произошло это следующим образом: «28 мая он встал со стула, прошел два шага и упал на пол. Я вызвала „Скорую“ и бросилась делать ему искусственное дыхание. Когда „Скорая“ приехала, врач спросил меня: „Вы что, собственно, делаете?“ Я посмотрела и поняла, что тело уже остекленело…»
