Вячеслав Воробьев - Легко ли быть Миротворцем
В конце концов, мы успешно закончили выполнение этого задания, обнаружив и зафиксировав около 30 лесных, полевых и горных дорог, по которым военная техника ООН могла бы просочиться в Боснию.
Заросшие, грязные, с воспаленными глазами, измотанные нервно и физически мы вернулись на свою сразу ставшую такой родной и милой сердцу полицейскую станцию.
Через три месяца после приезда в Костайницу, мое ооновское руководство "без меня меня женило". Не спросив мое мнение, меня назначили командиром другой полицейской станции, где я понял "почем фунт лиха" и за что ООН платят деньги. Моей новой семьей стал коллектив из 26 человек из 14 стран мира. Половина из моих подчиненных, к сожалению, почти не разговаривали на английском, я до сих пор не понимаю, как им удалось попасть в миссию. В этих условиях, чтобы обеспечить работоспособность станции, я вынужден был прибегать к нестандартным методам.
Так, например, чтобы быть уверенным в том, что мои подчиненные полностью поняли требования, усвоили план работы на день и меры личной безопасности в ходе ее выполнения, совещания и инструктажи приходилось проводить в несколько этапов. Я выбрал среди моих коллег-полицейских одного француза, одного аргентинца и одного иорданца, сносно говорящих на английском в качестве переводчиков. В ходе выступления произносил две-три фразы на английском и давал время моим переводчикам перевести сказанное соответственно на французский, испанский и арабские языки. Через такую же схему мне поступали вопросы и доклады о выполненной работе от подчиненных.
Проблемы в работе возникали на ровном месте. Так, например, в начале зимы бангладешцы и египтяне категорически отказались садиться за руль ооновских машин, поскольку они не имели никакой практики вождения машин в зимних условиях. Мое предложение провести краткий курс обучения вождения на снегу и обледенелой дороге они отвергли. Следует отметить, что дороги в Югославии зачастую очень плохие, особенно в горных районах. Иногда они бывают настолько узки, что две машины, встретившись на такой дороге, не могут разъехаться. И водитель одной из них вынужден включать заднюю скорость и пятиться несколько километров назад, пока не отыщется местечко для разъезда. Понятно, что вождение машины по таким горным дорогам вблизи пропастей и обрывов было рискованно даже летом, а по зиме на это решались только самые отчаянные и смелые.
Мой заместитель датчанин заявил, что не сядет за руль русского уазика, поскольку это - тяжелая и очень некомфортная машина. Нужно сказать, что большинство полицейских не любили наши уазики за сквозняки, малую скорость и сложность в управлении. Вместе с тем, с ними мирились, поскольку, как показала практика, у них было свое преимущество перед комфортабельными европейскими джипами и седанами. При подрыве уазика на противопехотной мине, у экипажа оставался шанс выжить за счет более толстого железа кузова и негерметичности салона. Последнее важно для прохождения ударной воздушной волны. Несколько месяцев ранее такой уазик спас жизнь нашему полицейскому наблюдателю Александру Чуткерашвили. Вместе с канадцем он был на патруле, когда их машина наехала на мину. Машина сильно пострадала, Александр был ранен в ногу и подбородок, канадец был сильно контужен, но главное, оба остались живы. На других машинах последствия всегда были более страшными...
Несколько позднее, в экстремальной ситуации мне удалось доказать еще одно значимое преимущество российской машины - техническую надежность, и тем самым несколько восстановить ее "реноме" в глазах иностранцев. На одном из наших уазиков заклинило коробку передач на четвертой скорости. Для ремонта ее нужно было каким-то образом переправить по горным дорогам на базу технического обслуживания, расположенную в 88 километрах от нашей полицейской станции. Специальных машин для эвакуации у нас не было, как не было и достаточно мощной патрульной полицейской машины, способной отбуксировать уазик по горам на такое далекое расстояние. Я хорошо знал возможности этой машины еще с мальчишеских лет, когда с разрешения солдата-водителя и втайне от отца, командира части, водил его служебный уазик в военном гарнизоне. Я решил гнать машину на ремонт на собственном ходу на заклинившей четвертой скорости. Все водители на станции отказались это делать, и я взялся осуществить это самостоятельно. Никто не верил в успех этой операции. Но я сделал это, хотя на двух затяжных горных подъемах мой уазик чуть-чуть не заглох, едва не похоронив свою и мою репутацию.
Много разных событий, и радостных и тяжелых, произошло на нашей станции. Последние почему-то запомнились лучше. Одним из них была эвакуация станции в связи с угрозой военного удара хорватов по нашей подконтрольной территории.
Эвакуация - самое страшное слово для полицейского миротворца. Оно означает, что в воздухе запахло порохом, все летит в тартарары и ты, любой ценой, бросив все и вся, должен спасать свою жизнь. В феврале 1993 года я получил в штабе секретную информацию о готовящемся ударе хорватов. Было приказано: в течение двух часов эвакуировать весь персонал станции в безопасную зону. Эвакуацию требовалось провести быстро и секретно, чтобы не вызывать паники у местного населения. Нелегко поставить такую задачу, но еще тяжелее ее выполнить. Я попросил руководство миссии разрешить мне оставить на станции пятерых самых надежных и грамотных полицейских офицеров, которые могли бы покинуть станцию и эвакуировать секретные документы в самый последний момент. Я понимал, что было очень важно попытаться сохранить полицейскую станцию в работоспособном виде хотя бы еще на некоторое время, поскольку она была последней надеждой для многих местных жителей, попавших в жернова гражданской войны.
Вернувшись на станцию, я собрал весь личный состав и, объяснив ситуацию, приказал немедленно собрать вещи, расплатиться с хозяевами квартир, а как только наступит темнота - на всех имевшихся машинах по разным маршрутам покинуть контролируемую территорию. Пятеро: двое русских, один датчанин, один иорданец и один поляк остались добровольцами на станции готовить эвакуацию секретных документов и ждать того самого последнего момента. Было ясно, что отъезд такого количества ооновских машин и персонала не пройдет незамеченным местными военными и полицейскими. Они контролировали нас также тщательно, как и мы их. Поэтому, я распорядился оставшимся добровольцам принести на станцию чайник, чашки, еду. Мы накрыли чайный стол и вальяжно расселись на станции. Через пять минут после отъезда последней машины с эвакуирующимся персоналом в помещение станции вломилась группа сербских полицейских, вооруженных автоматами. Последовал ожидаемый вопрос: "Почему происходит эвакуация персонала?" Руководством миссии мне было категорически запрещено передавать сербской стороне информацию об эвакуации и ее причинах. Тем более, что ООН предпринимала отчаянные попытки предотвратить начало военных действий путем переговоров с хорватской стороной. И как выяснится позднее, к счастью, преуспела в этом.
