Светлана Бестужева-Лада - Звездные судьбы. Исторические миниатюры
«Ясновельможный синьор Джулио Мазарини обладает приятной наружностью и хорошо сложен, вежлив, ловок, бесстрастен, неутомим, сметлив, прозорлив, скрытен, умеет молчать, точно так же, как и говорить красно и убедительно, не теряется ни при каких обстоятельствах. Одним словом, он одарен всеми качествами, необходимыми искусному дипломату. Первый его дебют на этом поприще обличает мастера своего дела, в свете он, конечно, займет одну из первых ролей. Судя по его здоровой комплекции, он ещё долго будет пользоваться готовящимися ему почестями, путь к которым затруднен лишь ограниченным его состоянием», —
такую хоть и лестную, но достаточно точную характеристику дал кардиналу его современник-дипломат. Он забыл добавить, что Мазарини был чудовищно скуп, так что королю Людовику первые десять лет его формального царствования приходилось спать на грязных и рваных простынях, а камин в его спальне топили от силы раз в неделю.
Став регентшей при малолетнем сыне, Анна Австрийская прежде всего сделала Мазарини первым министром и председателем государственного совета. Их скандальная связь была тайной лишь формально — о последней любви Анны Австрийской знал каждый встречный и поперечный. Один из сподвижников её покойного мужа как-то с грустью заметил:
— Женщины — непостижимые создания. Устоять перед Бэкингемом, отвергнуть Ришелье и сдаться какому-то Мазарини!
Философ был сослан в его поместье и мог считать, что дешево отделался. Мазарини был очень злопамятен, но проливать кровь избегал. В считанные месяцы были сосланы или заточены в крепость бывшие друзья и сторонники Анны Австрийской, посмевшие нелестно отозваться о её новом кумире и повелителе. Лишь одного человека, не скрывавшего своей искренней ненависти к кардиналу, не могли ни сослать, ни заточить — малолетнего короля Людовика. Эта ненависть, правда, не распространялась на племянниц кардинала — Викторию, Олимпию, Марию и Лауру. Трех последних скандальная дворцовая хроника спустя пятнадцать лет зачислит в любовницы монарха. Но до этого было ещё далеко.
Первые десять лет формального правления Людовика Четырнадцатого были омрачены непрестанными распрями среди придворных, большинство из которых терпеть не могло выскочку-кардинала. К придворным присоединилась сначала французское дворянство, а затем — и весь народ. В Париже дело дошло до открытого бунта и королева со своими сыновьями и любовником вынуждена была инкогнито бежать в провинцию и вызывать туда верные ей войска. А чтобы оградить Мазарини от гнева и нападок аристократии, гордая Анна Австрийская сочеталась с ним тайным браком. Поступок для Европы даже тех времен — беспрецедентный.
Бунт, то затихая, то вновь разгораясь, длился почти десять лет, но окончился практически ничем. Особенно если учесть, что именно в это время в Англии за гораздо меньшие преступления против морали и права лишился головы король Карл Стюарт, то можно считать, что Людовику и его матери несказанно повезло. Более того, уже пятнадцатилетний Людовик принял в Париже торжественную присягу от всех своих подданых, вызывая своей красотой всеобщее восхищение. Через два года был заключен его брачный договор с испанской инфантой Марией-Терезией. Мазарини же прожил ещё девять лет, оставаясь негласным и абсолютным властелином Франции, и уже на смертном одре дал своему королю один-единственный, но бесценный совет:
— Ваше величество, упраздните раз и навсегда должность первого министра.
Но ещё при своей жизни Мазарини, подавив непомерное тщеславие, воспрепятствовал нежным отношениям короля с двумя своими племянницами — Олимпией и Марией. Первая вышла замуж за графа де Суассон, вторая — за знатного итальянского вельможу. Людовик же сочетался узами законного брака со своей испанской кузиной, которая обладала всеми недостатками своей тетки-свекрови Анны Австрийской — гордостью, честолюбием, жестокостью и доходящей до фанатизма религиозностью, но была лишена её главного достоинства — красоты. Зато сам Людовик, бесспорно, был более чем хорош собой.
Внук флорентинки и сын испанки, он был одарен пылкой, страстной и неукротимой натурой. Другими отличительными чертами были чисто испанская гордость и чисто итальянское сластолюбие. Первый гарем он составил из фрейлин своей матери, причем возраст и внешность его мимолетных фавориток были ему совершенно безразличны. Затем он стал всерьез ухаживать за женой своего младшего брата Филиппа — Генриэттой Английской, и та, похоже, отвечала ему взаимностью И вдруг все переменилось: король, уже два года женатый, воспылал безумной страстью к фрейлине принцессы Генриэтты — Луизе де Лавальер. По свидетельству современника, «девица эта, роста посредственного, но очень худощава, походка у неё неровная, она прихрамывает. Белокура, лицом бела, рябовата, глаза голубые, взгляд томный и по временам страстный, вообще же весьма выразительный. Рот довольно велик, уста румяные. Она умна, жива, имеет способность здраво судить о вещах, хорошо воспитана, знает историю и ко всем этим достоинствам одарена нежным, жалостливым сердцем».
Ничего такого, что могло бы возбудить бурное чувство, портрет Луизы де Лавальер не обнаруживает. Но спустя неделю весь двор, а затем и вся страна узнали о новой королевской фаворитке. Все прежние увлечения были забыты. Король осыпал свою возлюбленную драгоценностями и стихами, для неё был построен волшебный замок Версаль — памятник любви, любовная поэма, созданная из мрамора и украшенная статуями, фонтанами, террасами, цветниками и рощами. Если бы Людовик не любил Луизу, Версаля бы не было.
Этот роман длился девять лет, пройдя все фазы: от бурной страсти до абсолютной холодности, правда, и то, и другое было выражением чувств только короля. Луиза же просто любила его, родила ему троих детей, один из которых умер в младенчестве, а когда почувствовала, что уже нелюбима — ушла в монастырь кармелиток, устав которого отличался необычайной строгостью. Можно со всей уверенностью сказать, что это была единственная женщина в жизни Людовика, которая любила в нем не короля, а человека.
За это время королева родила одного-единственного ребенка, наследника престола, дофина. Она часто жаловалась своей свекрови, Анне Австрийской, пока та ещё была жива, на невероятную, необъяснимую холодность к ней супруга. На что вдовствующая королева как-то ей ответила:
— Дочь моя, стоит ли огорчаться из-за пустяков и тратить нервы из-за каких-то девок? У вас могут быть законные дети и без короля, но у короля без вас — только незаконнорожденные.
Говорят, что Мария-Терезия прислушалась к этому совету и через пять лет после первенца родила девочку. Беда заключалась в том, что ребенок оказался темнокожим, так как отцом его злые языки называли любимого мавра королевы, погибшего при весьма загадочных обстоятельствах. Сам Людовик, якобы, распорядился, чтобы новорожденная «принцесса» была немедленно пострижена в монахини. Но никаких документальных подтверждений этого скандального факта нет.
