Елена Арсеньева - Ласточка улетела (Лидия Базанова)
Купол парашюта белел в предрассветном сумраке, мимо не пройдут. Кто же это? Неужели придется стрелять?… Приготовила пистолет – и таким тяжелым показался ее «ТТ»!
– Не подходи! Стрелять буду! – закричала, когда увидела в тумане близкий силуэт.
– Свои! – крикнул в ответ Самсоник, бывший неподалеку. Сказал пароль – и Лида, проговорив отзыв, с облегчением опустила пистолет.
– Это кто ж такая к нам прилетела? – с изумлением спросил Михаил Петрович, разглядывая крошечную окровавленную фигурку, которая выбиралась из кустов.
– Ласточка, – ответила Лида.
У нее был такой позывной для радиосвязи – Ласточка. Потом позывные менялись – Птица, Горлица, – но для самых близких она оставалась Ласточкой. Ее так называли чаще, чем по имени.
Через несколько минут Лида встретилась с Аней Ильиной, которую партизаны уже нашли. Ну, тут девушкам сразу стало легче. Они же любили друг друга, как сестры. Мигом приободрились, начали болтать, смеяться, даже не думая, что спустя несколько дней им придется расставаться, уходить в разные точки связи.
Правда, Самсоник не успел отправить радисток в город – отряд попал в блокаду карателей. Пришлось всем среди ночи отступать по болотам в безопасное место. Девушки больше всего боялись упасть в воду и намочить рации, которые несли над головами. Потом, когда добрались до новой базы, у обеих мучительно болели руки от этой тяжести. Одно дело рацию нести за плечами, а другое – над головой. Ох и тяжеленными они были в то время! А ведь еще блок питания… Но эта тяжесть скоро станет для них привычной, главное, они знали – без рации партизаны лишались связи с Центром, должны были действовать вслепую. Рацию и радисток берегли как могли.
Новая база для партизан была приготовлена заранее. Когда смертельно усталые люди разбрелись по землянкам, к девушкам вошел комиссар отряда – Сергей Багров. Увидел, что они еле живы от усталости, и решил их приободрить шуткой, которая очень подходила к военному времени и, так сказать, к ситуации.
– Поосторожней, девчонки! – прикрикнул он, с наигранным испугом глядя на пол, прикрытый лапником. – А вдруг тут побывали гитлеровцы и заминировали все? Вдруг где-то здесь подложена мина?
Лида оценила шутку комиссара и принялась прыгать по углам землянки, что было силы топая и приговаривая:
– А ну, где здесь мина?
Багров побелел и поскорей вышел вон. Да, если бы тут в самом деле оказалась мина, никто из шутников и костей не собрал бы…
Первой из отряда ушла Аня. Ее определили на жительство в городок Осиповичи под Бобруйском. Она работала санитаркой в городской больнице. Это было хорошее прикрытие, однако Аня заболела тифом, а рация вышла из строя. Починить ее на месте было невозможно, пришлось уходить в отряд, так что ее карьера разведчицы прервалась довольно скоро – в отличие от Лидиной.
Ей раздобыли документы на имя Лидии Михайловны Карчевской, жительницы пригородной деревни Журавцы. Теперь она ежедневно получала от своих помощников, местных подпольщиков, разведывательные данные и информировала Центр о размещавшемся в городе немецком гарнизоне, о наличии самолетов на аэродроме, об оборонных укреплениях, которые строились в городе и на реке Березине, о расположении зенитной и дальнобойной артиллерии, складов и боеприпасов, а главное – о движении поездов. Сведения, передаваемые ею, играли огромную роль в подготовке и проведении операции «Багратион», в ходе которой была освобождена Белоруссия.
Ласточке совершенно фантастически везло! Не от отца ли все-таки унаследовала она это везение? Два пеленга, две недавние облавы, во время которых гитлеровцы перетряхивали все окрестные дома сверху донизу, лишь заглядывая во двор тех, где в самом деле находилась рация, преисполнили Лиду удивительной уверенности в своих силах. И для нее немалым ударом стал приказ Центра перебазироваться из Бобруйска в Брест.
Конечно, приказы не обсуждают. Но Лида не подозревала, что отчасти этот приказ вызван заботой о ней. Центр учитывал чрезвычайно напряженную обстановку, которая создалась в Бобруйске, и решил на время вывести Ласточку из-под удара. Однако отъезд в Брест оказался почти невыполнимой задачей.
Расстояние до него от Бобруйска – пятьсот километров. Но комендант строго ограничил выдачу пропусков на выезд из города. А ведь надо не просто ухитриться самой в Брест попасть, но и рацию провезти! То есть в дороге нужно такое прикрытие, которое позволило бы избежать проверок документов и багажа. Но ведь проверки проводились чуть ли не на каждой станции! Честное слово, хоть взваливай рацию на плечи да бреди пешком. Шутка, конечно…
А если не шутить?
Шевчук и его жена всю жизнь жили в Бобруйске, знали массу народа, причем знали хорошо. Перебрали в памяти всех – и вспомнили об Александре Георгиевне Питкевич.
С ней мало кто общался и мало кто здоровался, ее боялись, хотя она была женщина милая, приветливая. Причем этакая «зона молчания» образовалась вокруг нее уже давно – с десяток годков. Именно тогда ее муж был арестован как враг народа и сослан бог весть в какие сибирские дали – якобы за участие в националистической контрреволюционной организации. Шевчук хоть и был коммунистом и верил в дело партии, однако же обо всех этих заговорах предпочитал даже не думать. Столько вокруг них накручено! Начни только думать – либо голову сломаешь, либо с тоски подохнешь. Боролись, мол, за Советскую власть – да на то же и напоролись…
После ареста мужа Александра Питкевич долго не могла устроиться на работу, а между тем она была преподавательницей немецкого, и отличной преподавательницей! Кое-как взяли ее в школу, зато, когда пришли немцы и стали зазывать к себе на работу местное население (сначала добровольно), Александра откликнулась в числе первых. Теперь она работала в комендатуре переводчицей и держалась настолько отдаленно от всех, даже от соседей по дому, что немцы могли не сомневаться: она им предана всецело, ни о каких ее связях с партизанами и речи быть не может. Знакомство с Питкевич могло быть для подпольщиков очень нужным, однако к ней даже соваться боялись: считали, ненавидит она всякое напоминание о советском прошлом, непременно донесет!
Только Шевчук иногда думал: а донесет ли? На подлюгу она не похожа, Александра-то Георгиевна…
Он рассказал о Питкевич Лиде, и у той вмиг загорелись глаза:
– Муж репрессирован? А не знаете, он еще жив? В лагере? Или расстрелян? Умер?
– Да кто ж его знает, – неуверенно сказал Шевчук. – Может статься, что и жив, потому что она жила одиноко, ни с кем не гуливала. Пока его мать не померла, все к ней в Осиповичи езживала, сама ее «мамой» звала. Но слуху такого не было, что овдовела.
