Софья Митрохина - Мы сражались в полку Нормандия - Неман
Выбраться из Джибути поездом нечего было и думать: на границе с Эфиопией военные власти разобрали полотно.
Угнать самолет тоже почти невозможно. К тому же оба мы - механики, а не пилоты. И все же мы решили лететь.
Мы ждали своего часа, но каждый день на этой ненавистной вишистской авиабазе становился все тягостнее, и все труднее было сдерживаться, когда, например, мой прямой командир старший лейтенант Сасар делал свой ежедневный обход. Во время этих обходов он захаживал и в мою мастерскую, чтобы читать мне наставления и информировать о "блестящих" победах фрицев на всех фронтах. Его любимой шуткой была изобретенная им фраза-пожелание, что он с удовольствием принадлежал бы к взводу, который расстреливает голлистов. При этом он выразительно посматривал на меня, очевидно считая, что "воспитание" достигает цели.
Через официальные источники информации мы знали о колоссальных потерях среди войск Красной Армии, но мы догадывались, что потери эти, во-первых, сильно преувеличены, а во-вторых, если они есть, значит, идут жестокие бои и слух о том, что пали Москва и Сталинград, очередная ложь.
Две попытки побега сорвались. И вдруг - повезло: Лабату предложили лететь в Алис-Абъет, почти на границе с Эфиопией, где из-за технических неполадок произвел вынужденную посадку наш самолет, который теперь нуждается в ремонте.
Наш план был такой: Лабат перед самым отлетом пожалуется на внезапное отравление, назначив своего заместителя. Но сам "внезапно заболевший" окажется рано утром у ангара на территории авиаполя, не вызвав ни у кого подозрения. Я же, как единственный оружейник, приду чинить какую-нибудь самолетную пушку, объявив ее неисправной. Таким образом, мы оба окажемся в одно и то же время в назначенном месте. Один из ангаров будет открыт, поскольку из него будут брать снятые части для улетевшего самолета. Нам необходимо будет воспользоваться этим. Охрану поля несет взвод сомалийцев, они почти не говорят по-французски, и у них приказ - стрелять после третьего предупреждения в каждого подозрительного. Но я понимал их язык, успел подружиться с ними и надеялся либо договориться, либо выиграть время.
Мне также предстояло ночью, накануне, разоружить базу, воспользовавшись тем, что я "заведовал" оружием и благодаря этому имел в своем распоряжении все ключи. Итак, всю ночь я ползал по авиабазе, вынимая детали из пушек и пулеметов.
Через окно я пробрался также в комнату канцелярии, где хранились наши документы, и выкрал их. Мы хотели представиться союзникам по всей форме.
Для полета выбрали самолет устаревшей конструкции - "Потез-25" (максимальная скорость - 200 километров в час). На современной машине бежать не решились - двухмоторные самолеты сложно пилотировать, ведь оба не пилоты, а техники. Это был дополнительный риск, такой маломощный самолет легче догнать, если будет погоня, но зато для нас самих - меньше возможности разбиться. Мы тянули жребий (спичку), кому пилотировать, жребий выпал Пьеру, хотя умение наше было совершенно одинаково. В шесть часов утра, как было приказано (на час раньше начала работы), старший лейтенант Сасар улетел на "санитарке", взяв с собой четырех человек, включая техника, заменившего собой в последнюю минуту "мнимого больного" Лабата.
Я подхожу к ангару. Лабат, вместе с охранниками-сомалийцами, уже толкает якобы неисправный "Потез-25". Спрашивает меня беспечно, как ни в чем не бывало:
- Что ты тут делаешь?
Я небрежно отвечаю:
- Да вот, тут надо одну пушку отрегулировать.
Я сказал сомалийцам, с которыми у меня были добрые отношения:
- Положите ваши винтовки и помогите откатить самолет.
Они послушались, и мы поставили самолет поперек взлетной полосы по направлению нашего взлета. Мы решили взять взлет не по взлетной дорожке, а по траве, чтобы не рулить к полосе и выиграть время у своих преследователей.
Я снова как мог спокойно сказал сомалийцам:
- Вы можете идти на КП отдыхать, все равно мы здесь работаем, заодно будем и охранять.
Они послушались, ушли. Тут мы сразу выпустили воздух из шин трех ближайших самолетов, чтобы затруднить погоню.
Оставалось снять колодки под нашим "Потезом". Лабат уже вставлял левую ногу в стремя пилота, когда из-за угла показался сержант Али, начальник сомалийского отряда стражи. Нас разделяло десять метров. Лабат уже готов к запуску и ждет моего сигнала. Я делаю вид, что мы просто проверяем исправность машины после небольших доделок и говорю как можно спокойнее: "Запускай". Он дал ручной запуск, мотор взревел. Но колодки держат самолет. Тогда я делаю вид, что просто забыл о них, и говорю: "Али, прими колодку с твоей стороны" - и при этом смахнул ногою сам одну из них. Али, улыбаясь, выбил свою. Самолет уже рулит, я прыгаю на свое место пулеметчика, позади Лабата, и кричу: "Али, уходи скорей, погибнешь!" Он послушался, побежал, и тогда я бросил ему связку ключей от ремонтной мастерской и складов оружия. Прямо на глазах он поднял связку и исчез.
Сначала мы летели вдоль полотна железной дороги и в районе Алис-Абъета увидели группу, с которой должен был лететь Лабат, которая приземлилась за 10 минут до нашего появления и чинила неисправный самолет. Повинуясь азарту, мы подразнили их, прибавив шум мотора и покачав крыльями, не сообразив, что они по телефону могут дать знать на границу, чтобы нас обстреляли. Что они и сделали. Но к счастью, пограничники промахнулись. Англичане тоже стреляли по нашему самолету, увидев петеновские знаки на крыльях и думая, что мы летим их бомбить. Но нам еще раз повезло, они тоже не попали.
Мы вошли в ущелье. Согласно карте, неподалеку от него была станция Дауэнлей. Мы держали курс туда. На перроне стоял человек. Я бросил записку, в которой говорилось, что два французских летчика бегут из Джибути к де Голлю и просят дать дымовой сигнал на посадку. Записка была в коробочке с лентой, чтоб я мог следить, достигла ли она цели. Но я ничего не увидел и попросил Лабата развернуться. Теперь я увидел, что человек поднял нашу записку. Мы развернулись в поисках запасной посадочной площадки (их метят мелом), но ничего не заметили. Я стал убеждать Лабата:
- Мне говорили железнодорожники, что поле налево, оно желтое, песчаное, а тут все черное.
Пьер послушался, вернулся к полотну, и мы увидели желтое авиаполе. Мы бросили дымовую шашку, она показала нам направление ветра, и Лабат благополучно посадил самолет, как говорят у летчиков, "на три точки". В это время к нам подъехал американский грузовик, из него вышли четверо южноафриканцев и дали нам понять, что мы задержаны. Они повезли нас на свой КП. Стали кормить. Мы набросились на еду (мясо, яйца, кофе, молоко, шоколад). Вдруг - шум мотоцикла. В дверь входит старший лейтенант во французской военной форме. Лабат бросается ему в объятья. Он и меня дружески обнимает. Это Робер Мюллер, он-то и был на перроне и поднял нашу записку.
