Елена Макарова - Движение образует форму
Некоторые из семинаристов стали моими близкими друзьями. Приезжая в Москву, я занимаюсь с педагогами, работающими в их учебных или лечебных заведениях. Так что ни один семинар не заканчивается после отвальной.
Поездка на Валдай
С палатками, спальниками, кастрюлями, баками, поварешками и прочими художественными принадлежностями быта мы загрузились в автобус. Полный автобус педагогов, работающих с аутистами, олигофренами, даунами, дэцепэшниками, шизофрениками, слепоглухонемыми, онкологическими больными, выруливает на Окружную. Мы с Таней устроились на предпоследнем сиденье. Она тихонькая, вся в сером, да еще и в косыночке. Тихая-тихая, а подбить умеет! Сначала по ее просьбе я провела семинар для педагогов детских садов (в одном из них она работает логопедом), а теперь еду на Валдай. Мы познакомились на Сахаровском семинаре. С тех пор как ни приеду в Москву, нахожусь у нее в послушании.
Таня верующая, как почти все в этом автобусе, — дети педагогов все с крестиками на груди. На мне ни креста, ни звезды Давида. Как-то Таня спросила меня, неужели при такой работе я не верю в Бога. Я сослалась на профессора Эфроимсона — он хоть и был атеистом, помогал всем, кому мог. И на то, что живу в Иерусалиме. Прозвучало неубедительно.
Маленький мальчик рвется к водителю — рулить, мама его не пускает.
— Иди ко мне, будем отсюда рулить.
Мальчик подходит:
— Где руль?
— Сейчас будет.
Скручиваю газету в баранку, сажаю его на колени — едем.
— Крути быстрей.
Он крутит — мы едем быстрей.
— Два водителя в одном автобусе, — говорит мальчик. — А самолет сделать можешь?
Первая остановка. Все выходят из автобуса. Небо сгустилось — к грозе. Но перекусить успеем. Бетонные столы и лавки. Украсть невозможно.
Где это было? До Твери, после Твери? Я не запоминаю дорог.
Танина новая знакомая, яркая блондинка с красными ногтями, забивает место. Крестик с брильянтиком на тоненькой золотой цепочке. Похоже, неофитка, которую Таня приобщает к добрым делам. Точно. Она работает с детьми в отстойнике.
— Что за отстойник?
— Там содержатся дети, чьи родители под следствием, но еще не осуждены. Я туда хожу на добровольных началах.
— У нее муж — бизнесмен, — объясняет Таня, — хочет, чтоб Катя баклуши била. Увидишь еще, как она рисует и как ее любят дети!
— Елена Григорьевна, угощайтесь! — женщина с темными курчавыми волосами (типично семитская внешность, и тоже с крестиком) подносит персики. — Я вообще-то тут чужая. Прочла ваши книги и напросилась в поездку. У меня непростой случай, — показала она на стоящего поодаль юношу. — Вы о таких писали…
«Случай» приблизился к нам.
— Толя, это Елена Григорьевна, мы едем к ней на семинар.
— А руль она мне сделает? Я хочу руль!
В автобусе мы поменялись местами — Таня уступила место Толе, а сама села рядом с его мамой. Маленький мальчик, которому я сделала руль, вертелся около нас с Толей. «Российская газета» уже была свернута в большую баранку, так что теперь у нас было два руля — от игрушечного автобуса и от почти что настоящего. Толя посадил ребенка себе на колени, и они рулили вместе — шумно, но миролюбиво. То, что Толя время от времени странно дергает головой, ребенка не смущало. Дети спокойно относятся к такого рода отклонениям.
Разразилась гроза. Автобус плыл по водам.
— Рули быстрей, — волновался малыш, — а не то застрянем посередь чиста поля…
Толя рулил быстро. Баранка доживала последние секунды. Таня подкинула мне «Труд», и мы совместными усилиями сделали новый руль — прочнее прежнего.
Хляби раздвинулись, блеснуло солнце.
Валдай. Густой лес. Мириады меленьких мошек, как капельный душ, взбалтывают воздух, и он дрожит перед глазами. В ушах стоит зуд, в носу щекочет. Машу руками, как мельница, — нет, этого не выдержу.
Из кустов на нас надвигается огромный человек, движениями напоминающий заводного медведя, за ним женщина, кричит:
— Петя, Петя, иди ко мне!
Еще один больной, лет тридцати. Толя бросается к нему, они обнимаются и падают в траву.
Оказывается, где-то в глубине леса обитают летом социально опасные больные, они живут в деревянном домике со своими мамами под присмотром воспитательниц и медперсонала. К нам они ходить не будут.
Наш дом на вырубке, в нем мы будем заниматься и трапезничать, около него и разобьем палатки. Спать я буду в доме, мне дадут спальник. Или даже два. Дом еще холодный.
Все что-то носят из автобуса в помещение, а я стою где стояла, сражаюсь с мошками. Уже не понять, кусают они меня или это нервный зуд.
Таня отводит меня в дом, опрыскивает аэрозолем.
— Адаптируйся, — говорит она и уходит за очередной порцией вещей.
Места много, заниматься есть где. Но этот зуд… Я вся распухла, нёбо, горло… Может, уехать этим же автобусом в Москву?
Таня втаскивает в комнату тяжеленный мешок.
— Материалы для занятий! Есть еще один. Все в комнату сложим, а вечерком рассортируем. Рулонная бумага, все как ты просила.
Чтобы не мозолить всем глаза, я сажусь на пол в углу пустой комнаты, где буду спать, и достаю книжку Евфросинии Керсновской «Сколько стоит человек». Второй том, про побег из лагеря. Страница 167. «Упрямством можно многого добиться: можно победить голод, усталость, страх… Повернувшись лицом к месяцу, я тяжело дышала, открывая рот, и единственной мыслью, оставшейся у меня в голове, была безмолвная молитва: «Хоть бы месяц еще немного не заходил»…»
Мне стало стыдно. Я закрыла книжку и вышла на крыльцо. Молодая женщина в декольтированном платье без рукавов улыбнулась мне. Нет ли у меня опыта работы со слепыми? Она учит их ориентироваться на местности. Хотелось бы узнать, как с ними заниматься искусством. Только лепкой? Или можно попробовать и рисование?
Я смотрела на нее во все глаза — неужели ей не холодно? Неужели ее не донимают проклятые насекомые?
Потом подошла уже знакомая мне Даша. Она работает с даунами и с детьми, которым пересаживают костный мозг. Это она мне рассказывала про кукольный спектакль, который устраивала с даунятами, про то, что им больше всего было жаль Бабу-ягу. Потому что ее никто не любит.
А вот и Коля — маленький, борода клинышком, ноги враскоряку. Тот самый Коля, что показывал мне свечи для детей, больных раком.
— Ручки у них слабые, а воск этот специальный, мягонький, приятно в руках держать, а еще они любят смотреть на пламя.
Коля привез на Валдай взрослую дочку, она очень любит рисовать.
Стало тепло на душе. В конце концов, переживу ночь с Керсновской, утром выпью кофе, ничего мне не сделается. Не сахарная.
