Александра Чистякова - Не много ли для одной?
Мне самой хотелось обнять его своими руками и даже поцеловать, так как я чувствовала близость его губ и притом мы были одни. Но гордость девичья не позволила мне склониться к нему. Я еще раз спросила: „Вы пойдете к гармошке?“ Он ответил: „Нет, ведь вы, как я знаю, уезжаете к матери в тайгу?“ Я ответила: „Да“. „Так почему бы нам этот день не провести в такой красоте?“ Я вполне согласна была с ним. Да я бы не только день, а всю жизнь провела бы только с ним. Но такой ответ мог бы меня только погубить, чего я особенно боялась.
Потом мы стояли молча, слушая, как бьются наши сердца и, уловив удобный момент, я вывернулась из его объятий и пошла в сторону, где находились девчата. Он не погнался за мной, но просил не уходить. Я пошла, срывая цветы, попадавшиеся на дороге. Я уходила от него как какой-то призрак, а сама была с ним и бесконечно ласкалась к нему. Как камень лег на мое сердце, когда мне пришла такая мысль, что я совсем ему не нужна. А ему нужна моя гордость. Нет, этому не бывать, хоть я люблю его больше своей жизни. Вечером он не пришел, и я с вечеринки ушла рано, а на завтра ушла на два года.
Живя в тайге, я скучала не только по Саше, но и по деревенской жизни. Мама, две сестры, брат встретили меня хорошо. Я старалась им всегда угодить: выстираю, выглажу, наварю, в квартире уберу. И все равно оставалось свободное время, когда я скучала до боли в груди.
Записалась в седьмой класс, а мне было уже семнадцать лет. В школу ходила я около пекарни и всегда заходила к маме, а там подмастерьем работал Гриша Пеньков, он старался угостить меня вкусной сдобой, но я никогда не брала от него. Так он заранее накладет в венские булки масло, посыпет сахаром и подаст маме; это отдайте Саше, да не говорите, что я приготовил, а то не возьмет.
Вскоре Полина вышла замуж. Полинин муж работал с одним парнем — Ильиным Илюшей, который не был женатый. Зять познакомил меня с ним, а сестре хотелось выдать меня за этого Илюшу. Но разве в сердце может поместиться две любви? Конечно, нет. Много раз, возвращаясь из школы, — как всегда, румяная, берет почти на затылке, пальто нараспашку, я заставала за столом сестру с зятем и моим кавалером. А мама была или опечалена или в слезах. Я спрашивала, что случилась, и когда начинали говорить о моем замужестве, я уходила к соседям, а маму всегда целовала и говорила, что они трясут мешок, но он пустой.
На каникулы я ездила к старшей сестре. Это не доезжая до бабушки двенадцать километров. Думала, может, встречу любимого и нет, не пришлось его встретить, и я уехала, познакомясь с хорошеньким пареньком, Лешей Ахромеевым, но это от нечего делать. Невеселая уехала в Тайгу.
По окончании семилетки я была принята на работу в Тутальский пионерлагерь. И там находились поклонники, но я ждала лишь встречи с тем, кого любила. Когда кончился лагерный сезон, я вернулась домой. Там лежало письмо от Леши Ахромеева, в котором он звал меня в Красноярск. Если, писал, дашь согласие, я приеду за тобой. Мой ответ был отрицательный.
Я попросила маму разрешить мне попроведовать бабушку. Мама договорилась с проводником, чтобы не покупать билет. Я должна была сходить в деревню и через несколько часов вернуться к этому же поезду.
Я приготовила самый наилучший наряд, а наряд был: платье простенькое, искусственный шелк, туфли брезентовые на венском и поношенная курточка. Я считала, что нарядилась как надо. На голове все та же беретка из красного бархата и корзина с гостинцами.
На станции Итате, когда сошла с поезда, я встретила друга Саши. Мы, как близкие знакомые, оба радовались, что пришлось встретиться. Его звали тоже Шура. Он ко мне был неравнодушен. Но, видно, знал, что моя любовь не для него. Мы вспоминали детство, дружбу и так смеялись, что колхозники, работавшие неподалеку, останавливались и глядели на нас. В одной из групп была мамина сестра, моя крестная, она подозвала нас поближе и спрашивает: „Уж не поженитесь ли вы? Откуда вы приехали?“ Шура отвечал, что пока еще не поженились. Наверное, давал мне понять, что не против бы пожениться. Я только смеялась.
Когда стали подходить к деревне, он спросил: знаю ли я, что Шуру Бруева должны взять в армию? Это меня сильно встревожило, но и обрадовало, что он еще не женат. Я хотела пойти задами, но этот Шура настоял идти по деревне, имея ввиду что поставит в непонятное положение моего любимого. Он так и сделал. Когда дошли до его дома, остановились против окон. Этот Саша подает мне корзину, и я пошла к бабушке, украдкой бросив взгляд на окна.
Не прошло и получаса, как два друга пришли в квартиру бабушки. Загорелось мое лицо, как в огне, забилось сердце. Они оба просили, чтобы я не уезжала в этот день. Сколько ни просили, я решила не оставаться. Когда пришел мой сродный брат, мы попрощались с бабушкой и этот брат пошел меня проводить до станции. До этого мы договорились, что мой любимый подарит мне с себя фото. Когда поравнялись с их домом, выходит его друг и говорит, что тот совсем пьяный. Тогда я попросила, чтобы он передал ему счастливо отслужить и быть здоровым. Беру свою корзину и пошла, в это время выходит он сам (выпивший, но не очень) с упреком, что я не желаю войти в его дом. Взял корзину и говорит брату: идите, а она уедет завтра, с нашим поездом. Я не понимала, что происходит. Ведь нет денег, а хотелось бы с ним побыть. Коли он так говорит, значит купит билет. Я согласилась остаться. Войдя в дом, бабушка его встретила, поцеловала меня, как свою, она любила меня еще и тогда, когда я жила в няньках у ее соседки. Посадили за стол, угощали различными кушаньями. Но совесть убивала меня, что я вошла в дом молодого человека одна, без подруг.
После угощенья он завел патефон, долго играл, спрашивая, какая нравится мне из пластинок. Потом он прошел в комнату и позвал меня. Он лег на койку, я села около него, чтобы хоть в последний вечер почувствовать его ласки. Долго ждать не пришлось. Он взял мою руку, положил на свою грудь и гладил, нежно прикасаясь.
Потом он привлек мою голову к своей щеке со словами: „Вот и снова мы вместе! И как хорошо, что ты приехала! Но очень жаль, что расставаться надо“. Я не знала, что ему ответить, а поэтому попросила, чтобы он проводил меня до бабушки. И мы пошли так же, как и в первый раз, в его руке — моя рука и совершенно молча. Когда подошли, я глубоко вздохнула: что может подумать бабушка, ведь я с ней распростилась?! Мой любимый успокаивал: он сам сумеет поговорить с ней. Я знала, грозы не миновать. Постучались, бабушка открыла ворча. Мы сказали, что посидим около окна, и вышли. Просидели почти до рассвета, но расставаясь, он даже не поцеловал меня.
Утром бабушка сильно ругалась, но я ей сказала, что я плохого не позволю, а то, что мы посидели, в этом нет ничего особенного. Вскоре он пришел за мной и мы белым днем шли рука в руке. Я гордилась, что он проявил ко мне такие чувства. Я пылала от огня, который жег меня внутри. Мне много хотелось сказать ему ласкового, милого, чтобы согреть его своим огнем, но я не могла сделать это.
