Григорий Ревзин - Ян Жижка
Тяжел был первый удар тевтонов. Польский летописец Длугош рассказывает: «Поднялся ужасный грохот и треск от ударов копий, бряцания оружия и лязга мечей. Шум от сражения разносился по округе за много миль. Воин шел на воина, оружие с треском ломалось, в лицо били стрелы. Но никто не сдвинулся с места, противники не уступали друг другу ни пяди земли. Только свалившийся с лошади или сраженный насмерть открывал свободное место противнику».
Два часа длилась рукопашная схватка. Затем Великий магистр ордена бросил свежий отряд рыцарей во фланг литовцам. Литовские хоругви не выдержали натиска, дрогнули, побежали… Судьба великой битвы, казалось, решилась… Но в этот тяжкий час спасли все дело смоленские полки. После бегства литовцев они приняли весь удар на себя. Русские воины истекали кровью, но не сдвинулись с места.
Польский летописец рассказывает:
«В этом сражении лишь одни русские витязи из Смоленской земли, построенные тремя отдельными хоругвями, стойко бились с врагами, и они одни не приняли участия во всеобщем бегстве: тем заслужили они бессмертную славу. Один из этих полков был жестоко изрублен, и даже знамя его склонилось до самой земли. Но два других полка, отважно сражаясь, одержали победу над всеми воинами и рыцарями, с которыми они бились врукопашную, пока не пробились к польским отрядам. Из всего войска Витовта только одни они стяжали себе в тот день славу отважных героев».
Прикрытое смолянами славянское войско сумело оправиться, собраться снова под знаменами, а затем и нанести врагу мощный ответный удар.
В это время повернули на врага и бежавшие с поля битвы легкие литовские конники.
— Литва возвращается! — пронесся крик по немецким рядам. Охваченные внезапной паникой, орды наемников побежали. Псы-рыцари снесли многим беглецам головы, пытались остановить растущий развал в своих рядах. Но отступающая лавина поглотила вскоре все войско…
Грюнвальдское поле обратилось в могилу Тевтонского ордена. Полегли почти все его рыцари. Преследуемые по пятам, навербованные во всех углах Западной Европы пехотинцы массами гибли под ударами копий, мечей и секир.
Чешский отряд не раз врубался в самую гущу тевтонских рыцарей. Стальная рука Жижки, зажавшая секиру, разила метко. Многие ею соратники пали. Он выходил из сечи невредимым. Под напором врага иногда приходилось ему отступать, прикрываясь щитом от стрел. Затем, улучив минуту, пришпорив коня, мчался он снова навстречу тевтонам.
В этом сражении Жижку поразили впервые увиденные им полевые пушки. Было их у славянского войска до двухсот, а у ордена и того больше. То были пузатые посудины из кованого железа, стянутые толстыми железными обручами. Мастера порохового дела наполняли железную утробу сначала порохом, затем небольшими камнями или кусками свинца.
Управление полевой пушкой — нелегкая задача. Надо было подтянуть ее так, чтобы пушка отстояла от цели не дальше двух сотен шагов, и затем навести на противника. В сутолоке сражения, когда бойцы обеих сторон то и дело перекатывались по грюнвальдскому полю, неуклюжие орудия на возах, которые тащили лошади, редко поспевали, куда надо. Но там, где удавалось бухнуть из заряженной пушки по близкому неприятелю, смертоносный заряд сеял в рядах его смятение и ужас.
К исходу дня ратные товарищи Жижки преследовали разбитый отряд фламандских копейщиков. Фламандцы со всех ног бежали теперь к крепости из возов — громадному Вагенбургу, надеясь найти там спасение от нещадно топчущих конских копыт.
До возов добраться удалось немногим. Но те, кто укрылся среди них, стали из-за кузовов и колес отбиваться от преследующих всадников с удвоенной яростью. Возы ощетинились остриями копий. На чехов посыпалась туча стрел.
Чехи повернули коней вдоль сбитых в кучу возов, пытаясь найти среди путаницы дышел проход к укрывшимся, но прохода не было. Несколько смельчаков только покалечили коней и сами свалились под стрелами.
Жижка спрыгнул с седла прямо на поклажу, нагроможденную на тяжелом возу, замахнулся длинным своим копьем, пытаясь сверху достать залегших у колес.
Резкий удар, подобный удару бича, хлестнул его по лицу. Он свалился на землю и потерял сознание.
* * *…Через месяц вдоль Вислы по дороге в южную сторону понуро ехал одинокий рыцарь. Он был без доспехов. Латы, секира — в переметных сумах. А на голове, несмотря на августовский зной, легкий шлем с длинным выступом поверх левого глаза. Под выступом — повязка на еще не зажившей и устой глазнице.
На долгом пути домой Жижка не проезжал села без того, чтобы польские крестьяне не звали его к себе в хату испить ковш браги или меду, напоить коня у колодца. Поместные шляхтичи почитали мл честь приютить у себя на ночь чешского воина, сражавшегося в войске их короля под Грюнвальдом.
С поляками Жижка изъяснялся без труда. Ему приятна была музыка польских слов, близких чешской речи. Его понимали, а кое-кто и сам не плохо говорил по-чешски, научившись тому при королевском дворе в Кракове, где чешский язык был в почете, или в Праге, если довелось учиться в знаменитом Пражском университете.
Ранней осенью добрался Жижка до родной земли. Крестьяне встречали его как героя-борца с ненавистным немецким дворянством. В городах ремесленники-чехи глядели на потерявшего глаз рыцаря с восхищением. Зато богатые немцы, если только дознавались, что рыцарь воевал против их ордена, не стесняясь, слали ему вслед свирепые проклятья. Иные, прикинувшись доброхотами, на ломаном чешском языке советовали повернуть, пока но поздно, назад, в Польшу, потому что, мол, король Вацлав велел «разбойничавших в Пруссии» всех до единого повесить.
В корчмах и на постоялых дворах хозяевами часто оказывались немцы. И хоть Жижка с порога показывал свой кошелек, его не раз спроваживали, не накормивши.
«Я бился с тевтонами у Балтийского моря, а их родичи готовы извести меня со свету здесь, в Чехии», — зло ухмылялся Жижка.
Он ехал в Прагу, где должны были быть сестра и тетка. От них он узнает, где дочь и брат Ярослав.
Влекла его в Прагу еще и надежда попасть на королевскую ратную службу. Правда, он опасался отказа: нужен ли королю кривой рыцарь?
В пути Жижка встретил бродячего проповедника, разговорился с ним; тот посоветовал ему сослаться при встрече с королевским вербовщиком на древние книги.
— Ты, рыцарь, скажи ему так: еще у старого Плутарха описано, как великие полководцы Ганнибал и Серторий нещадно колотили римские легионы. А ведь оба они были кривые! Расскажи ему это, да тут же и прибавь: «А мне-то, рядовому рыцарю, разве не хватит одного глаза?» Если вельможный пан королевский вербовщик окажется человеком разумным, понимающим толк в древности, он из этой истории поймет, что воину всего нужнее храбрость и опытность в ратном деле, а уж что до глаз… два ли, один ли — как бог пошлет!
