Арсений Головко - Вместе с флотом
[16]
не было уверенности, что мы доживем до лета без войны.
Поэтому я посоветовался с новым командиром бригады подводных лодок Н. И. Виноградовым (ныне адмиралом), с которым был связан не просто товарищескими отношениями по совместной учебе в академии, но и единством взглядов по военно-морским вопросам, убедился в том, что он так же, как я, относится к делу, и решил продолжать подводную подготовку. Нельзя было пасовать перед формальными преградами. Время не ждало. Подводную подготовку следовала продолжать в море, а не в устье Колы.
Условились с Виноградовым[5], получил поддержку члена Военного совета А. А. Николаева, начальника штаба флота С. Г. Кучерова и начальника управления политической пропаганды Н. А. Торика.
Поступили мы правильно, и к маю 1941 года экипажи почти всех подводных лодок уже отрабатывали основное в подготовке — проходили торпедные атаки. Это было время напряженной практики подводников-североморцев и моего близкого знакомства с ними, когда я узнал тех, на кого смело мог положиться в дальнейшем. И. А. Колышкин, Н. А. Лунин, А. Е. Моисеев, М. И. Гаджиев, В. Н. Котельников, Н. Г. Столбов — вот ядро командиров, на которых уже тогда равнялись все, кто служил на подводных лодках.
Одно дело было сделано и, как показало ближайшее будущее, вполне оправдало себя: подготовка, о чем в Москве, в наркомате, отлично знали, стоила риска.
Сложнее обстояло с эскадренными миноносцами. Два из них около года были прикованы к причалу, остальные также находились в ремонте, хотя в более коротком по срокам. В строю их не было и в мае 1941 года, когда на флот приехала инспекция из наркомата, возглавляемая адмиралом Л. М. Галлером. Все же и меры по ускорению
[17]
ремонта механизмов на эсминцах (то и дело обнаруживались дефекты там, где их не ожидали, причем на новых кораблях), и меры по боевой подготовке личного состава этих основных для Северного флота надводных кораблей, принятые с августа 1940 по май 1941 года, создавали у меня полную уверенность в том, что в самое ближайшее время эсминцы по-настоящему, а не ради видимости благополучия на флоте будут в строю. Тем не менее из-за формального отсутствия их в списке действующих кораблей инспекция сделала вывод, что Северный флот «в силу этого не боеспособен», хотя одновременно признала хорошим состояние многого в жизни, работе и боевой учебе на флоте.
Формально инспекция была права, но лишь формально. Фактически ей, конечно, не следовало делать столь расхолаживающий и явно неверный вывод: до ввода эсминцев в строй оставалось максимум две — три недели. Люди на кораблях знали свое дело и работали не покладая рук, не считаясь со временем, не щадя себя. Такие командиры, как Е. М. Симонов, П. И. Колчин, А. И. Гурин, В. А. Фокин, П. М. Гончар, В. А. Иванов и другие, получив поддержку и конкретную помощь, показали себя умелыми организаторами боевой и политической подготовки, сплоченности экипажей. Пожалуй, наибольшую радость мне доставило то, что вывод инспекции, подобный ушату холодной воды в самый неподходящий момент, не смог повлиять расхолаживающе на людей и не снизил уже взятые темпы подготовки.
Ибо многие на флоте понимали все яснее, что дело шло к суровой проверке действительной боеспособности наших кораблей — надводных и подводных в равной мере. Чаще и чаще к нам поступали сведения о прибытии крупных соединений немецко-фашистских войск на территорию Северной Норвегии и Финляндии. Чаще и чаще переходили нашу границу беженцы из Финмарка — норвежской области на побережье Баренцева моря. Их рассказы, наши наблюдения — словом, все предупреждало, что надо быть начеку, что надо еще быстрее устранять недочеты в боевой подготовке.
Могу теперь чистосердечно признаться: это был самый серьезный экзамен, устроенный жизнью мне лично как военачальнику.
Нелегко пришлось, очень нелегко, но я успел за это время познакомиться с театром. Первое впечатление, как
[18]
только я увидел суровую красоту Заполярья с его величественными гранитными берегами, осталось неизгладимым. Все здесь поражало мощью, угрюмым величием: гранитные скалы-горы, голые или покрытые мхом и поросшие карликовой березкой, вознесшиеся над морем; грандиозность морских просторов, почти всегда неспокойных, часто штормовых; продолжительность и фантастичность полярной ночи с причудливыми сполохами северного сияния в полнеба над гранитным безлюдьем, над кипением прибоя у подножий черных утесов; лютость океанских непогод, панорама голубых арктических льдов под не заходящим долгие месяцы солнцем; суровость всего, что окружало человека, что сперва подавляло, затем заставляло приспосабливаться, искать и находить выход, а в конце концов воспитывало настоящих моряков.
Северный флот уже имел их. Это были обыкновенные советские люди, многие из которых до военной службы вообще не видели моря. На Севере они прошли хорошую школу морской практики, почему и держались уверенно и спокойно в лишениях и трудностях, каких было немало. Располагая такими кадрами, большим количеством коммунистов и комсомольцев, флот должен был выдержать любой натиск врага.
И он выдержал, что является, как известно, историческим фактом.
Вот чем запомнился мне первый период командования Северным флотом, лежащий по времени за пределами дневника военных лет.
[19]
ГЛАВА ВТОРАЯ. НЕОЖИДАННОСТЬ, КОТОРУЮ ЖДАЛИ (1941, ИЮНЬ)
Популярная всюду в нашей стране песня «Если завтра война» отзвучала на Севере уже 17 июня 1941 года, за пять суток до официального сообщения о нападении гитлеровцев. Именно в тот день всем на флоте стало ясно, что война из растяжимого понятия «завтра» переходит в область конкретного «сегодня». В тот же день всем стало ясно еще одно: мы не зря торопились с боевой подготовкой; не зря отрабатывали многое, что приучало людей быть собранными, бдительными в любой момент. В частности, не зря воспользовались возможностью, которую предоставили условия перевода всего флота из одной оперативной готовности в другую.
Дело в том, что на всех флотах к весне 1941 года была введена система разных степеней оперативной готовности, очень продуманная и досконально разработанная. Каждая степень (всех насчитывалось три) предусматривала свои мероприятия, которые обеспечивали готовность той или иной части боевых сил флота к немедленным действиям. Такая система сыграла весьма положительную роль в боевой подготовке: она приучила командиров и личный состав обходиться без дополнительных распоряжений и приказов, всегда отнимающих лишнее и всегда драгоценное время. Короче говоря, система оперативных готовностей была подобна автоматическому переключению, предусматривавшему в конечном счете комплекс определенных действий всего флота.
