Олег Калугин - Вид с Лубянки
В 1921 г. в приказе ВЧК за подписью Дзержинского указывалось: "Массовыми арестами и репрессиями, вполне понятными в боевой обстановке, при изменившейся обстановке Чека будет только лить воду на контрреволюционную мельницу, увеличивая массу недовольных".
Мало кто знает, что в 1918 г. в центральном аппарате ВЧК работало всего 120 сотрудников, включая технический персонал, а в 1919 г. — около 500. Тяжелый меч диктатуры опустился на Россию лишь тогда, когда в стране был развязан кровавый террор. К концу гражданской войны ВЧК насчитывала десятки тысяч бойцов в центре и на периферии. 27 % ее составляли рабочие, почти половину — служащие и учащаяся молодежь. 436 сотрудников были выходцами из дворян, 112 — из священнослужителей.
Резкое увеличение штатов ВЧК, обусловленное реальными потребностями того времени, не могло не привести к их засорению псевдореволюционными элементами, приспособленцами, карьеристами и просто мерзавцами.
Из опубликованных недавно в нашей печати документов видно, что уже в начале 20-х годов в недрах чекистских органов зарождалась темная, страшная сила, превратившаяся десятилетия спустя в "бронированный кулак" диктатора. Уже тогда наиболее совестливые сотрудники ВЧК предупреждали, во что может выродиться карательный орган, в котором коммунист, лишенный права не только свободно говорить, но и свободно, индивидуально мыслить, перестает быть человеком.
Беспокойство по поводу возможного перерождения ВЧК в охранку разделяли и некоторые руководители революции, лучше других осведомленные о негативных аспектах ее деятельности.
Очевидно, по этой причине их голоса становились все слышнее по мере того, как вырисовывалась перспектива стабилизации положения в стране. Не полагаясь полностью на способность ВЧК самостоятельно справиться со своими проблемами, Ленин в 1921 году рекомендовал "возложить ответственность за недонесение дефектов и неправильностей ВЧК на Наркомюст". В том же году, несмотря на труднейшую международную и внутреннюю обстановку, когда вопрос о том, кто кого, еще не был снят с повестки дня, когда реставрация прежнего режима путем заговоров и мятежей еще оставалась ощутимой реальностью, Ленин, выступая на IX Всероссийском съезде Советов и отмечая заслуги ВЧК перед революцией, заявил: "Чем больше мы входим в условия, которые являются условиями прочной и твердой власти…, тем уже становится сфера учреждения, которое ответным ударом отвечает на всякий удар заговорщиков".
В резолюции, принятой по этому вопросу, съезд поручил пересмотреть Положение о ВЧК и его органах в "направлении сужения их полномочий и усиления начал революционной законности". В той же резолюции подчеркивалось, что "укрепление Советской власти вовне и — внутри позволяют сузить круг деятельности ВЧК и его органов".
Ленинским указаниям не суждена была долгая жизнь.
Чудовищные репрессии, обрушившиеся на наш народ в 30-е годы, стали одновременно и причиной и следствием резкого увеличения карательного аппарата: подготовка к массовым репрессиям вела к росту его численности, который, в свою очередь, приближал бедствия и беззакония — пружина стремилась разжаться. Вместе с системой ГУЛАГ органы НКВД в предвоенные годы превратились в империю беззакония и страха, не имеющую параллелей в истории. Они подмяли под себя все учреждения и ведомства, вооруженные силы, общественные организации и саму партию, оруженосцем которой они номинально являлись.
После Ленина только Хрущев осмелился поднять руку на жандармскую касту, возрождённую системой произвола и личной власти, только Хрущев, какими бы соображениями он ни руководствовался, решился раскрыть преступления бериевских подручных. По его инициативе аппарат госбезопасности был существенно сокращен, функции его ограничены или переданы другим правоохранительным органам. Эти новации дорого обошлись Никите Сергеевичу, но они стали прецедентом, приоткрывшим путь к созданию подлинно правового, демократического государства.
Временщики, поставившие у руля Брежнева, быстро забаррикадировали щель, образовавшуюся в цитадели казарменного социализма по вине легкомысленного Хрущева. Достойные продолжатели дела Иосифа Виссарионовича, они поспешили соорудить пьедестал для культа нового вождя, пусть не столь кровожадного, обставить его, как и в былые времена, всеми аксессуарами тоталитарной власти. Признательность зодчего застоя своему медоточивому окружению была безмерной. Щедрой рукой, запушенной в народный карман, он одаривал номенклатурную челядь всем, чего она только желала. Так постепенно образовался порочный круг оторванных от народа, ни перед кем не ответственных, попустительствующих друг другу руководителей, приведших страну на грань катастрофы.
В конце 70-х годов на одном ведомственном юбилейном торжестве при весьма узком составе участников Ю.Андропов выступил с речью, в которой, в частности, сказал: "Это великое счастье, товарищи, что партию нашу и государство возглавляет Леонид Ильич Брежнев". Слова эти не предназначались для публикации, и, вполне возможно, председатель КГБ был искренен в своем откровенном признании в любви к увядавшему лидеру, тем более что уже после его смерти на Пленуме ЦК Андропов славословил усопшего в не менее красочных выражениях.
Думается, Андропову было за что хвалить Леонида Ильича: при нем, с его благословения органы госбезопасности полностью отреставрировали механизм подавления, частично демонтированный Хрущевым; при нем они не только восстановили утраченные после XX съезда позиции, но и набрали огромную силу и влияние, выходившие за рамки их официального статуса; при нем КГБ получил щедрые ассигнования, позволившие перевооружить и заново оснастить технические службы, возвести десятки новых административных зданий в Москве и на периферии. Как из рога изобилия, на сотрудников КГБ посыпались ордена и медали, сотни полковников стали генералами, а четверо из них даже генералами армии — прецедент, не имеющий себе равных в истории полицейских служб мира.
Сам Андропов был мастером компромисса, талантливым выпускником аппаратной школы, умело лавировавшим между реальными потребностями общества и прихотями Суслова и Брежнева. Он остро чувствовал конъюнктуру и попеременно выступал в роли то либерала, то консерватора. Он мог поддержать товстоноговского "Балалайкина и Ко", когда спектакль был на грани запрета, но он же выступил за лишение гражданства Ю. Любимова, когда тот не подчинился диктату надсмотрщиков от культуры. Андропов был против ввода советских войск в Афганистан, но он стал одним из главных организаторов афганской авантюры, и вклад его ведомства в затянувшуюся на многие годы трагедию не менее весом, чем боевые действия на чужой территории так называемого "ограниченного контингента". Андропов был против физического уничтожения политических оппонентов, но он довел до совершенства аппарат политического сыска, сделавшего моральный террор нормой. Именно на годы председательства Андропова в КГБ приходится расцвет диссидентства в стране и судебный произвол в отношении инакомыслящих. На то же время приходится и массовый исход интеллигенции, и изгнание из страны — это милосердие тиранов, ударившее по цвету советской культуры, и невиданные по масштабам и беспардонности злоупотребления психиатрией.
