Наталия Чернышова-Мельник - Дягилев
Что чувствовал в эти дни вдовец, которому минуло лишь 25 лет? Ему казалось, что жизнь закончилась, едва начавшись. От безысходной тоски спасало лишь присутствие крохотного сына. На семейном совете было решено соединить две осиротевшие семьи. Ведь Павлу Павловичу нужно было продолжать службу и один с новорожденным он справиться не мог. Вскоре Дягилев получил эскадрон и переехал в большую казенную квартиру в казармах Кавалергардского полка в Санкт-Петербурге на Шпалерной улице.
Старший двоюродный брат маленького Сережи, Павел, вспоминал те дни спустя шесть с лишним десятилетий: «…весною привезли к нам белоголового, черноглазого Сережу. Я его разглядывал на руках пышной рыжей кормилицы, — и тут же рядом няня Дуня, плотная, в типичном белом плоеном чепце, какой носили все няни в благопристойных семьях; наша няня, Авдотья А<н>дриановна, в таком же чепце, обласкала вновь прибывших. Все у нас особенно любили и ласкали Сережу, осиротевшего с первых дней жизни».
Но в семье Корибут-Кубитовичей мальчик оставался не так уж долго. Хотя первые месяцы без Жени были очень тяжелыми и молодой офицер, прежде веселый и общительный, стал неулыбчивым, даже суровым на вид, через два года после смерти своей первой жены отец Сережи женился вторично — на Елене (Леле) Панаевой (1851–1919). Она была дочерью известного российского инженера-путейца, одного из родоначальников отечественной инженерно-технической школы, строителя Николаевской железной дороги, литератора Валерьяна Александровича Панаева. Словом, они оказались людьми одного круга. Но ведь это обстоятельство далеко не всегда является залогом счастья…
Можно ли назвать чувство, которое испытывал к ней Павел Павлович, любовью? Или он всего лишь отчаянно стремился с помощью этой милой девушки с серьезными, всё понимающими глазами спасти семейный очаг? Как порой трудно бывает ответить на простые, казалось бы, вопросы. Видимо, и сама Елена Валерьяновна сомневалась в чувствах Дягилева. Ведь недаром вскоре после свадьбы она задала ему вопрос, написав на визитной карточке: «Скажи, счастлив ли ты со мной?» И тут же, на карточке, им был написан ответ, который можно назвать пророческим: «Дай <Бог>тебе счастья, моя святая жена, вся жизнь семьи нашей». И хотя Евгения Николаевна никогда не была забыта, именно Елена Валерьяновна стала центром притяжения для всей семьи. Ее не смущала роль «второй жены»; напротив, многие годы она исполняла ее вдохновенно, с любовью, растворяясь в ней до конца. И Сереже Дягилеву мачехой она была лишь формально, по сути же дела — прекрасной, дорогой, любящей и любимой матерью. И так — до конца ее жизни.
Пока же мальчик жадно, как губка, впитывал ощущения родительского дома. Атмосфера, царившая в нем, любовь и взаимопонимание, готовность в любую минуту прийти друг другу на помощь будут согревать его всегда. Память сердца сохранит как величайшую драгоценность каждый прожитый вместе с родными и близкими людьми день.
…Вот трое братьев, старший Сережа и младшие Валентин и Юрий, сидят в гостиной вместе со взрослыми и прислушиваются к их разговору, стараются запомнить каждый жест, взгляд, по-своему осмыслить детали обстановки. А потом всё это они воплощают в играх, превращая их в своеобразное действо: Сережа замечательно изображает дедушку, Валентин (дома его зовут Линчик) перевоплощается в маму, а Юра — в папу. Варианты разговоров, шуток, а порой и споров бесконечны. Маленькие лицедеи, руководимые старшим братом, находили в этих фантазиях ни с чем не сравнимое удовольствие. Это — их мир, который они наполняли интереснейшими подробностями бытия.
Творческое начало в натуре Сережи стало проявляться очень рано и всегда соседствовало с чувством собственности.
Окружающий мир представлялся ему огромным, непостижимым, и мальчик выбирал то, что подходило ему по размеру и, значит, могло принадлежать лично ему. Вот, например, бабочки. Они красивые и крохотные. Или марки, спичечные этикетки. Он предлагает братьям собирать то, что понравилось. Так возникают первые коллекции, подобных которым нет ни у кого из знакомых ребят. Чем не повод для гордости? Но порой душа жаждет чего-то большего, неясные желания переплавляются в мечты, которые требуют воплощения…
Когда Сережа начал писать письма, ему сразу же стало ясно: мысли, чувства, мечты, выраженные словами, никуда не улетучатся, если доверить их бумаге. Ведь запечатанный конверт — надежное укрытие. И, главное, послание обязательно дойдет до тех, кому адресовано.
Вот восьмилетний мальчик обращается к бабушке, которая живет в это время в Перми:
«…Поздравляю вас с Рождеством Христовым. Напишите мне, пожалуйста, письмо подлиннее. Нам мама папочный дом купила, который называется гостиница, нарисовала нам кукол, а Софья Лукинична склеила и выкрасила нам для нее мебель.
Вот еще чем я занимаюсь: наклеивать и переводить картинки на тетрадь. Линчик Вас крепко целует, и я тоже Вас целую. Сережа Дягилев.
Милая бабушка, вот еще что я Вам забыл написать, около дедушкиного флигеля окна стоит наша катушка, и я на ней катаюсь, я уже выучился управлять санями, а Линчик еще не умеет, оттого кувыркается».
Это он хочет выглядеть смелым — не только перед бабушкой, но и в собственных глазах. А ведь еще относительно недавно в письме к ней Сережа хитрил: рассказывал о событиях незначительных и умалчивал о важных. Так, он умолчал о случившемся с ним конфузе. Зато об этом тепло и с юмором написала в своей книге Елена Валерьяновна.
Как-то Дягилевы решили поставить домашний спектакль по сказке Шарля Перро «Мальчик-с-пальчик». Роли распределили в соответствии с ростом артистов: главная досталась Сереже, а страшного Людоеда предстояло сыграть одному из родственников — высоченному Николаю Дягилеву. На репетициях мальчик, удобно устроившись на дядином сапоге, что было сил болтал ногами и с готовностью выкрикивал проклятия «мучителю». Никакого страха он не испытывал: хотя Людоед и не улыбался, торжественно произнося фразу «Мальчик-с пальчик! Я тебя убью!», но глаза-то у него были добрые, дядины, с хорошо знакомой смешинкой. Когда же настал день премьеры, Сережа так переволновался, что не заметил, как Николай Павлович, готовясь к выходу на сцену, загримировался. Густая борода и длинные усы закрывали половину лица, делая его неузнаваемым, а красный нос и вовсе сбивал с толку… Словом, это был настоящий разбойник с большой дороги, которому незнакомо чувство жалости. Куда-то исчезла и лукавая ухмылка — видимо, ее скрыли наклейки из гуммозы. Поэтому Сережа, вошедший в роль Мальчика-с-пальчика, едва увидев Людоеда, испугался, закричал от ужаса по-настоящему и тут же бросился прочь с импровизированных подмостков! Зрители, конечно, оживились — сцена была сыграна блестяще! Но маленькому артисту было уже не до спектакля. Он прижался к отцу, который сидел в первом ряду и вовремя успел схватить сына в охапку. Из-за хлынувших слез мальчик не мог говорить, лишь показывал в ту сторону, где только что находился страшный Людоед. Но сейчас там стоял его дядя, который так хохотал, что у него, как и у племянника, слезы лились из глаз ручьями.
