Теодор Гладков - Герои Гражданской войны
В середине июня Михаил Николаевич тоже был откомандирован на Восточный фронт, в распоряжение главкома фронта Муравьева, который находился со своим штабом в Казани. В мандате Тухачевского было сказано, что он направляется для исполнения «работ исключительной важности», а также командования высшими войсковыми соединениями.
27 июня. Солнце давит на голову, плечи, застилает глаза раскаленной дымкой. Запасные пути у станции Инза забиты теплушками. У них обжитой вид. Сушится белье. Полуголые, разморенные духотой люди бездумно валяются там, где короткая тень вагона отвоевала от солнца маленький кусок насыпи. Рядом с вагонами походные кухни. На открытых платформах трехдюймовки. Изредка сиплым стоном пожалуется локомотив, и тут же ему ответит ленивая ругань потревоженных людей.
Тухачевский оглядывает перрон. К вагону торопливо подходит небольшая группа военных. Потные лица, расстегнутые гимнастерки, мятые фуражки в руках. Начальник штаба 1-й армии Шимупич недоверчиво оглядывает молодого, даже слишком молодого человека, стоящего. на подножке пульмана. Первое, что бросается в глаза, — одет со строгостью гвардейца, хотя обмундирование и потрепалось. Только пуговицы сияют. Смотрит с прищуром. А, наверное, ему трудно прикрыть такие огромные синие глаза.
Начальник штаба машинально застегивает гимнастерку и бросает яростный взгляд на начальника оперотдела Шабича и казначея Разумова.
Только комиссар штаба Мазо чувствует себя свободно и оценивающе рассматривает Тухачевского.
Короткое знакомство. Четыре человека — это почти весь состав штаба 1-й армии. Почти — потому что пятый и последний его сотрудник, начальник снабжения Штейнгауз, не мог прибыть на перрон. Что и говорить — не густо. Правда, Тухачевский успел побывать в Пензе, подобрать и среди старых военных специалистов и среди партийных работников города дельных людей.
Армию нужно питать, одевать, вооружать, учить. И учиться самим командирам, самому командарму. Недолго проработал Михаил Николаевич в Москве, но успел присмотреться к тому, как организуют людей, огромные массы на борьбу руководители большевиков. Строго продуманный план, внимание на главное. И никакие непредвиденные случаи не могут поставить их в тупик. Ведь они творцы нового. И если это новое — нужно, полезно делу революции, значит оно должно быть воплощено в жизнь.
Тухачевскому нужно создать новую, революционную армию. С чего начать? Михаил Николаевич решил, что в первую очередь необходимо сформировать четко работающий штаб. Тухачевского не смутило отсутствие штатного расписания, которое где-то утверждалось в верхах. Михаил Николаевич комплектовал управления и отделы штаба, исходя потребностей армии. Если нужно, то в штабе должны работать не десять-двадцать человек, а десятки людей, знающих свое дело. Вся работа штаба подчинена командарму. Но это не должно стеснять инициативу начальников отделов и управлений.
Такая сверхтяжелая работа, конечно, была не по плечу одному, пусть, даже и выдающемуся человеку; Тухачевский себя таковым не считал, да и делать все сам не собирался.
Свердлов, Дзержинский, Подвойский, у которых учился молодой коммунист, — разве они все делали сами? Нет. Они втягивали в работу по руководству Советским государством, армией тысячи рабочих, крестьян, интеллигенцию.
Партия направляла на укрепление и сплочение рядов Красной Армии коммунистов-рабочих. И Тухачевский сразу понял, какую могучую силу представляют эти политические комиссары. На них опирался командарм. И у них он учился, не скрывая этого.
Предельно честный, на редкость прямой в своих поступках, отзывах, отношениях, Михаил Николаевич был необыкновенно требователен, и прежде всего к себе самому. Эта требовательность к себе подчеркивалась даже всем внешним обликом командарма. Никто не видел его небритым, растрепанным. А ведь пренебрежение бритвой и гребнем кое-кем из командиров возводилось чуть ли не в революционный культ, и тщательно зачесанный пробор командарма, его всегда сияющие сапоги, чистая гимнастерка казались некоторым заросшим, одетым по невообразимой «моде» — «лихого отца-атамана» — командирам чем-то дореволюционным, попахивающим «гидрой».
Неизменно вежливый, внимательный, готовый объяснить, терпеливо втолковать человеку, не понимающему что-то, что казалось важным, Тухачевский не терпел панибратства, равно как и начальственного окрика. И с командирами и с бойцами он говорил, не повышая голоса, всегда на «вы». Он не переносил этого снисходительно-покровительственного или грубо-одергивающего «ты».
Налаживалась работа штаба. Вчерашние поручики и капитаны становились командирами полков, начальниками артиллерийских и оперативных управлений. Тухачевский не боялся выдвигать людей, в том числе и старых офицеров. И не потому, что сам когда-то был офицером, а потому, что этому его научили более опытные, политически более знающие комиссары, товарищи-коммунисты.
Но если с комплектованием штабов дело шло более или менее сносно, то сведение отрядов в полки, дивизии доставляло массу хлопот. В. В. Куйбышев, вскоре ставший комиссаром 1-й армии, вспоминал: «1-я армия пережила неизбежный младенческий период развития всех красных армий, период, богатый отдельными проявлениями отваги, удали, а подчас и героизма, но, с другой стороны, богатый случаями беспримерной паники, стоверстных отступлений в одни сутки и т. д. Этот период в итоге давал отрицательную величину и неизбежно должен был кончиться поражением. Падение Симбирска было последним этапом этого первого периода».
Куйбышев называл Михаила Николаевича «представителем нового периода в истории армии».
Но до этого было еще далеко.
Тухачевский уже успел убедиться, как трудно выгнать отряды из теплушек. 1-я армия как бы прилипла к железнодорожной колее, эшелоны обеспечивали ей быстрый бросок вперед и столь же поспешную ретираду.
А между тем противник маневрировал в открытой местности, имел свободу маневра. И его очень устраивали «эшелонные настроения» некоторых незадачливых «красных генералов».
Пока создавались дивизии, укомплектовывались полки и батальоны, белочехи и другие враги советской власти времени не теряли. Самара и Челябинск стали двумя центрами, осиными гнездами контрреволюции. В Самаре объявилось меньшевистско-эсеровское правительство — «учредилка».
Силы контрреволюции были разбросаны на большом пространстве. Им противостояли четыре армии, составлявшие Восточный фронт. Особая — в районе Саратова, 1-я — по линии Кузнецк — Сенгилей — Бугульма, 2-я — на Каме и 3-я — около Екатеринбурга.
