Юрий Сушко - Самая лучшая сказка Леонида Филатова
Золотухин же в своих «Таганских дневниках», терзаясь наедине с листом бумаги, не мог сдержать своего бессильного гнева: «Мне надоел ваш флирт, будь он в самой расшутливой, безобидной форме. Запретить его я не властен, если хочется – что ж – но не делайте этого на глазах всего театра – мне стыдно, ты меня позоришь, мне говорят люди… вас видят вместе на улице и мне говорят, мне надоело сохранять интеллигентность… прошу запомнить: если я вас увижу где-нибудь вместе – на улице или в театре (исключая сцену), пеняйте на себя, я подчеркиваю – на себя, вам не поздоровится обоим, и тебе – в первую очередь – подойду и хрясну по роже при всем честном народе».
Так они и испугались этих угроз неутомимого «летописца Нестора»…
Долгие годы Филатов наотрез отказывался что-либо говорить о Валерии Золотухине, справедливо полагая: «В конце концов, не он у меня жену отбил, а я у него. И Денис, которого он на свет произвел, называет отцом меня…» Но о скандально известных дневниках своего коллеги по театру высказался зло и точно, как чемпион по снайперской стрельбе легко попадает в яблочко мишени: «Это, по-моему, дневники Смердякова». «Я Золотухину так и сказал, но он, по-моему, не понял… Он ведь очень простодушный человек. До безобразия».
Нине Сергеевне можно простить беспощадность по отношению к своему первому мужу: «Очень хочется написать мемуары и ответить, наконец, Золотухину на его вранье… Надоел…Он хвастлив, тщеславен, и всех, с кем сталкивается в жизни, хочет принизить до своего уровня… Я не могу пропустить его ложь в отношении Лени, который якобы приходил играть спектакли пьяным. Леня никогда не опустится до полемики на эту тему, но любой артист нашего театра может подтвердить, что этого не было ни-ког-да!.. Спектакли срывались именно из-за него, Золотухина…»
* * *Мистика Шацкой и Филатову постоянно аккомпанировала. Нина вспоминала, как «спустя год после нашего ровного общения в театре Лене приснился сон, будто бы он падает с неба на землю и, вместо того чтобы разбиться, оказывается у меня на руках. А со мной как-то случилось другое. Как-то с подругой я гадала на Крещение и увидела на стене несколько теней: козла, собаки и руки с большим пальцем, поднятым вверх. Потом мы все это расшифровали, и оказалось, что по гороскопу козел, то есть Козерог, и собака – знаки зодиака Лени, ну, а большой палец, указывающий вверх, означал успех…»
«Нина ждала меня давно, – рассказывал Леонид. – Жила одна, казалось бы, – сколько можно. Но неловко было уйти, я все тянул… А чем дольше тянешь, тем больше мучаешь и себя, и любимую женщину, и женщину, с которой живешь. Всем плохо…» Он полагал: «Наши мужья и жены несли моральный ущерб, все держалось в тайне, неприлично даже было вместе работать. Мы с ней долго противились себе… но в конечном счете это оказалось сильнее нас, и мы стали жить вместе, чего нам это стоило – разговор отдельный. Нашим близким было несладко, когда все выяснилось…»
Но как маялся сам Филатов! Он поверял свои чувства только бумаге:
Когда душа
Во мраке мечется, шурша,
Как обезумевшая крыса, —
Ищи в тот миг
Любви спасительный тайник,
Где от себя возможно скрыться.
Нину Сергеевну никак не устраивала ситуация: любовник-любовница. Она рассказывала: «Я трижды от Лени уходила. Я не могла ему сказать: или-или. И в то же время не могла выносить этой двусмысленности… Один раз ссорились три часа безысходно… У меня есть икона Владимирской Богоматери, и она мне так помогла! Прошла неделя или полторы, он не звонит. Господи, я стояла на коленках, слезы ручьями, и молилась-молилась, почти до 12 ночи. И вдруг – звонок!..»
Но все-таки сумела проявить характер и предложила Леониду еще с полгодика побыть отдельно и только после этого принять окончательное решение. Ей очень не хотелось быть причиной его ухода из дома. «Но он пришел не через полгода, а гораздо раньше. Я всегда думала: что Бог ни делает, все к лучшему…» – вздыхала Нина.
Сперва Филатов нашел себе приют у своей мамы в Печатниках. Привести туда Нину, естественно, не смел. Жить же в прежней, золотухинской, квартире ему мешала врожденная, почти патологическая щепетильность и брезгливость.
Однако злосчастному «квартирному вопросу» все-таки не удалось ничего испортить в их отношениях.
* * *В 1965 году юный Леонид Филатов под всеми парусами лихо помчался из своего Ашхабада покорять Москву. Только позже он осознал: «Москва, она, конечно, дама очень суровая, капризная. Не знаю такого человека, во всяком случае среди моих друзей-провинциалов, кому бы она распростерла объятия: дала сразу теплый кров, хорошую работу, снабдила добрыми опекунами. Извините, такого, наверное, никогда не было. Москву надо покорять, как женщину: постоянно ей демонстрировать свою готовность идти ради нее на подвиги…»
Но тогда, в середине 60-х, он об этом, естественно, еще не подозревал. Но тем не менее собирался стать великим, на весь мир известным кинорежиссером.
Повзрослев, посмеивался над своими юношескими мечтаниями: «О режиссуре у меня в ту пору было весьма смутное представление. Знал лишь общий «портрет»: свитер под горло, очки, кепочка. Мне казалось, это очень мужская профессия, волевая: стоишь на ветру, организуешь процесс. Но поскольку о самом процессе понятия не имел, то, когда меня спрашивали: «Ну, ты куда?» – я говорил «На режиссуру» примерно так же, как говорят: «В космонавты».
Что там артист? Режиссер! Конница в две тысячи человек, а я в рупор: «Мотор!» – и они скачут и скачут…
Во ВГИК просто не мог сдавать вступительные экзамены – они были в августе, я приехал в середине июня. Провинциального нахальства у меня было с избытком, я с собой даже ни одной книжки не привез, настолько был уверен в себе». Денег в кармане – раз-два и обчелся. А возвращаться не хотелось. Желание было – зацепиться. Мизинцем хотя бы подержаться за Москву».
Надо же было такому случиться, что дни вступительных экзаменов совпали с одним из первых столичных кинофестивалей. Влюбленный в кино юнец, естественно, пропадал на просмотрах. «Купил дешевый абонемент и перезжал из кинотеатра в кинотеатр. Причем – тоже идиот! – я ж не знал, что кинотеатры друг от друга далеко. Москва-то большая, в метро только-только приноровился ездить, а все сеансы впритык. И я везде опаздывал». Фестиваль фестивалем, но несостоявшегося режиссера постепенно начала охватывать паника: «Что я скажу, когда вернусь? Кино смотрел?» Для этого необязательно нужно было ехать в Москву.
Тогда приятель присоветовал: иди на артиста. Филатов поначалу застеснялся: кому я там нужен с такой физиономией? Но все же поинтересовался: а где лучше всего учат? Сказали: в Щукинском, там учатся Настя Вертинская и Никита Михалков. Вот туда он и пошел. Ощущение было такое: пропаду, так хоть будет что вспомнить! Не верил, что поступит, но думал: людей посмотрю, а потом буду рассказывать, мол, поступал в лучшее учебное заведение, но… не поступил. Но делать было нечего, следовало отрабатывать долги перед родными, которые снабдили тебя в дорогу не хуже Ломоносова.
