Вячеслав Марченко - Гнет
Жизнь была не сладкой. А в 1917 году, в Петербурге Октябрьская революция произошла и началась Гражданская война: власть менялась у нас тут чуть ли не ежедневно — прямо, как в кинокомедии: «Свадьба в Малиновке». Только не до смеха нам тогда было: горе почти в каждый дом без спроса ломилось.
Вон на той улице, — баба Киля кивнула головой в окно, — и орловские мужики в солдатских шинелях хором орали «соловья-пташечку» и наши, подвыпившие украинские хлопцы, горланили: «Раз, два, три калина…». Жгли тут наши дома и немцы с австрийцами. Были тут и белые, были тут и красные. Были и петлюровцы, были и деникенцы,… кого тут у нас только не было, и все на одно лицо: как в том фильме про Чапаева, помнишь?.. Когда мужики пришли к нему на красных жаловаться и один из них говорит: «Белые пришли — грабят; красные пришли — тоже, понимаешь, грабить начали. Куда же нам, бедным крестьянам, податься?..»
Так и у нас было: все нас одинаково и грабили, и на сучках вешали, и на войну мужиков угоняли — одни бабы тогда с детьми по селу с выпученными глазами от горя бродили. Твоего деда Ваню и его брата Петю тоже тогда красные призвали к службе. Дед Ваня тогда вместе с ними до Бессарабии дошел и, к счастью, вернулся домой живым, но очень сильно обожженным — черные пороховые пятна так врезались ему в шею, что на всю жизнь остались. А вот брату его Пете совсем не повезло, он еле живой домой вернулся: его постоянно трясло, рука у него неподвижно висела, и ногу он по земле еле волочил.
А когда у нас тут окончательно установилась Советская власть — страшный голод начался. Начиная с осени 1921 и заканчивая серединой 1922 года — люди у нас тут, словно мухи, мерли. Дело доходило даже то того, что голодные люди — людей ели. Толпы беспризорных, истощенных голодом детей по улицам села тогда беспомощно бродили — хлеба просили, а людям им дать нечего было, они тут же, на улицах, и умирали.
Люди, у кого еще были силы, бежали отсюда, куда глаза глядят. Мы тоже хотели бежать, да некуда нам было,… мучились мы у себя дома и худыми, как щепки, были. Но, слава Богу, пережили мы тогда тот ужас — коровка наша спасла нас.
И как только мы после этого голода стали приходить в чувство, Советская власть придумала как нам еще больнее сделать: с 1929 года по селу покатилась волна «коллективизации», а если говорить другими словами: «раскулачивание».
Это были страшные времена. Беда не обошла стороной и наш большой род. Сначала представители «народной» власти вместе с вооруженными солдатами пришли к родителям твоего деда Вани — к деду Климу и бабе Наташе. Они на деда Клима давно зуб точили: жил он в доме лучшем, чем у других, да и в колхоз он не хотел вступать. Так вот, зашли в его дом члены комиссии по раскулачиванию, как к себе домой, и объявили: «Все твое имущество, гражданин Иванцов, согласно постановлению комиссии — конфисковано и с сегодняшнего дня принадлежит трудовому крестьянству».
— А я, по-вашему, что, крестьянство, не трудовое что ли? — возмутился дед Клим. — Или, может быть, дети мои за Советскую власть кровь не проливали?
— А ты себя за спину детей не прячь,… ты — жирующий кровосос, — ответили ему представители Советской власти и потребовали, чтобы все, проживающие в этом доме, немедленно покинули его.
Рассказывать, что там тогда творилось, — потупившись, слабым голосом проговорила баба Киля, — я вряд ли смогу,… скажу только, что в тот момент дома были дед Клим, баба Наташа, покалеченный на Гражданской войне их сын Петя с женой Катей и двумя маленькими детьми. А остальные, проживавшие в этом доме, уже взрослые их дети: Вася, Коля и Маша, были в это время на работе в поле. Так вот, даже не смотря на то, что твой дед Ваня и его брат Петя воевали на Гражданской войне на стороне красных, и оба были тяжело ранены — не помогло их семье от раскулачивания… Они все вместе тогда в ногах у членов этой комиссии валялись, умоляли не выгонять их из дома. Да куда там: солдаты за шиворот, и пинками под зад за ворота их всех повыбрасывали…
Остались они тогда только в том, что на них одето было. Дед Клим, ему тогда уже 67 лет было, через день после этого в нашей хате умер — не выдержало у него сердце. Перед этим он долго плакал — ему было очень обидно, что какие-то мракобесы в течение одного часа забрали все то, что он вместе со своей большой семьей десятилетиями каторжным трудом наживал. Причем богатым он никогда не был,… ну, была у него тогда лошадь и две коровы,… ну дом — по сравнению с другими хатами, у него был лучше… Но в нем всего-то было две комнаты и коридорчик с кухней. А жили тогда в нем, как я уже говорила, кроме деда Клима и бабы Наташи, еще трое его взрослых детей и жена Пети с двумя маленькими детьми. А израненный на Гражданской войне Петя, когда его семью выбросили из того дома, был морально просто раздавлен,… он никак не мог дойти своим умом: за что он воевал? За что он угробил свое здоровье, и как ему теперь со своей семьей дальше жить?!..
Потом в двух комнатах того дома четырехлетняя сельская школа была: твоя, внучек, мама и Анюта туда в школу ходили, и каждый раз, приходя с той школы домой, они вспоминали, как они туда к деду Климу и бабе Наташе в гости ходили. Они своим детским умом никак не могли понять, почему теперь в том доме школа и почему дедушка Клим вдруг умер, а бабушка Наташа плачет все время. А школа была там долго: уже после войны — в 60-х годах, решено было ее разобрать и из того камня построить новую школу, ту, что сейчас на горе стоит. Конечно, как и следовало было ожидать в таких случаях — черепицу с того дома начальство украло, часть камня — тоже растащили те, кто имел к нему доступ…
Потом раскулачили старшего сына деда Клима — Гришу. Он после того, как раненным вернулся с первой мировой войны 1914 года, жил отдельно в своей небольшой хатке напротив отцовского дома. Собрав свои пожитки, он вынужден был вместе со своей семьей перебраться к своему младшему брату Васе, но спустя месяц и того тоже раскулачили. Причем его чуть не расстреляли,… он стал сопротивление оказывать пришедшим к нему активистам, и его сначала избили сильно, а потом за дом потащили и к стенке поставили. В него несколько раз выстрелили, но, к счастью, пули выше головы пролетели. Скорее всего, его таким способом хотели попугать. Хорошо еще, что его не арестовали.
Потом и он со своей семьей, и Гриша — его старший брат, со свей семьей, сначала перебрались жить к их двоюродному брату Вите, а потом они вырыли землянки за селом и там жить стали.
У Гриши было пятеро детей. Во время голодовки — в 1933 году, у него сначала умерла его жена Ира, а потом, когда он и его дети уже тоже находились на грани голодной смерти, он, чтобы спасти хотя бы своих младших детей — Аню и Колю, отвез их в Николаев и сдал в приют. И уже после голодовки, когда ему и его трем старшим детям: Мусе, Наде и Марусе чудом удалось выжить, он поехал в Николаев, чтобы забрать своих младших детей из приюта, но ему там сказали, что его дети умерли. Он от горя чуть рассудок не потерял, и это было просто чудо, что он не натворил тогда глупостей. Решив бежать подальше от этого проклятого места, он в 1935 году уехал на Донбасс и там работал на шахте шахтером, он там и умер вскоре.
