Юрий Яблочков - Повесть о любви и счастье, или Откровенно о сокровенном
Родителей не выбирают, но я, ещё совсем маленький, ставил по своему детскому уважению из мужчин на первое место Никиту Петровича, затем Алексея Степановича, а уж потом своего отца. Дядьки были хоть и жёсткие люди, но не жестокие. Они никогда не поднимали руки на своих жён, чего я не смогу сказать о своём отце. Хоть отец меня сильно любил, но я никогда не смог простить ему того, что он неоднократно избивал мою мать, когда я был ещё не в состоянии её защитить.
Никита Петрович с Екатериной Петровной родили, ещё живя в деревне, пять сыновей и затем переехали жить в рабочий посёлок, откуда на сходки приезжали к нам в гости. Никита Петрович получил ещё до войны среднее образование и в посёлке работал техноруком в леспромхозе. Он был жёсткий человек, своему сыну Стасу за баловство за столом один раз ложкой выбил зуб, а другой раз об его голову сломал дюралевую ложку. Стасу, правда, это пошло на пользу, он стал подполковником, добившись в жизни больше всех своих братьев, хотя трое из них тоже получили высшее образование.
ГЛАВА 4
Люди рождены, что бы помогать друг другу, как рука помогает руке, нога ноге и верхняя челюсть нижней.
Древний Рим. Марк Аврелий (121–180 гг. н. э.) Император.Отец меня очень любил и не хотел, чтобы я мучился со школой, как старшие его дети. Им нужно было ходить пешком в начальную школу за четыре километра, а в неполную среднюю за семь. Отец купил дом в рабочем поселке, где жили наши родственники Корж, это в восемнадцати километрах от нашего починка. Мне ещё не было шести лет, когда мы ранней весной 1961 года туда переехали.
В первый класс я пошел в поселке в деревянный одноэтажный пристрой к школе. Это было минут пять быстрой ходьбы от нашего дома. Мест в школе всем ученикам не хватало. Хоть на войне и погибло очень много мужиков, но из-за высокой послевоенной рождаемости так много учеников в нашем поселке больше никогда не училось. Даже при условии, что поселок увеличился потом в два раза. Учились мы тогда в три смены, и даже в клубе леспромхоза были учебные классы.
Летом, перед моим первым классом, родители ездили в Москву и взяли меня с собой. Мы ночевали там в коммуналке у родственников, которые жили на улице Матросской тишины. Я побывал тогда с родителями на Красной площади, в Кремле, в парке «Сокольники». Первый раз я увидел там телевизор, ещё с линзой стоящей перед экраном, прокатился в метро и на лифте.
Второй раз родители брали меня с собой в Москву, когда мне было десять лет. Тогда я уже хорошо запомнил посещение ГУМа и ЦУМа, а в парке «Сокольники» катался на аттракционах, и на лифте катался один. А ещё меня возили в музеи и зоопарк, что мне тоже очень понравилось.
В детстве одно время я очень увлекался игрой в шашки, благодаря Николаю Васильевичу Красильникову, двоюродному брату отца. Он работал тогда заготовителем по колхозам и был при «больших деньгах». Николай Васильевич частенько бывал у нас в гостях со своей молодой сожительницей Зиной. Она была «ветлугайка» и моложе его на тридцать лет. Николай Васильевич очень любил со мной сыграть в шашки, ставя на партию деньги. Проиграв ему несколько раз, я по книгам, взятым в библиотеке, изучал всевозможные комбинации игры в шашки.
И ведь я многого добился в этом, стал часто, если не сказать постоянно, выигрывать у Николая Васильевича. Вот так я «заработал» честно свои первые деньги. Позднее, будучи в пионерлагере, я получил лавровый венок чемпиона лагеря по шашкам, легко обыгрывая всех соперников. Никто не смог мне оказать существенного сопротивления, а очень многих я оставлял ещё и с «сортиром».
Каждую весну мы, пацанам, с нетерпением ждали ледохода на реке. Бегали на неё каждый день проверить, не «пошёл» ли лёд. Нам очень хотелось покататься на льдинах, это очень интересное и увлекательное занятие. Иногда льдина, на которой плывёшь, кололась или «вставала на дыбы» при ударах по ней других льдин. Приходилось тогда перепрыгивать на другую льдину, а это получалось не всегда удачно. Иногда и «накупаешься» в холодной воде, но домой сырой не пойдёшь, отругают и больше не отпустят гулять. Поэтому сушились мы у костра, одев на себя снятую с «сухих» пацанов часть одежды, а ведь когда разлив, редко бывает тепло.
Летом мы пропадали целыми днями на речке, где купались, играли и рыбачили. Мы научились с Колькой Корж плавать «по-собачьи» ещё до школы. Держась руками за стойку у мостка через речку, мы колотили по воде ногами, а, отпустив руки и гребя ими под себя, поплыли сами. Обедать идти домой обычно не хотелось, так как там могут послать в пекарню за хлебом. С хлебом у нас в посёлке летом всегда был «напряг»: можешь простоять в очереди весь день.
Поэтому мы в речке ловили майкой, завязанной на узел, пескарей и усачей из под камней, руками раков и налимов из нор. Или мутили в омуте воду, и рыба сама высовывала голову из воды. Нужно было только крепко схватить её руками под жабры. Жарили улов на костре, насадив на ивовые прутья, ели без соли и хлеба, но всё равно это было объеденье.
Один раз на озере мы с Колькой взяли большую лодку с одним веслом и легко отплыли на ней на середину. Однако, когда мы захотели причалить к берегу, у нас возникла большая проблема. У нас не получалось плыть прямо, так как сразу разворачивался «нос» у лодки и мы плавали по кругу. Мы очень долго мучились, пытаясь подплыть к берегу, и уже начало темнеть. Выбившись из сил, мы заревели от безысходности. Тут нас услышал рыбак и подплыл к нам на своей лодке. Мы объяснили ему нашу беду, и он на буксире, дав нам в руки цепь со своей лодки, причалил нас к берегу.
В детстве я очень любил, когда пела мать. Оставаясь дома с ней вдвоём, я всегда просил её спеть мне. Песни у матери все были печальные и очень душевные с трагическим концом. Слушая песни. я сидел с матерью рядом и горько плакал.
В каникулы я любил ездить в деревню, где родился. Это было, когда Колька Корж уже уехали из нашего посёлка, да и я подрос, чтобы самостоятельно ездить на автобусе. От остановки до деревни нужно было идти пешком по закрайку леса километра два с половиной.
Гостил я у Степаныча, так его все называли в деревне, и его жены бабы Клавы. С деревенского детства я называл её бабой Клавой, хотя она была мне тётя. Степаныч всю жизнь проработал бригадиром в колхозе, у них дома стоял телефон, как в фильмах про войну. Нужно было крутить ручку у аппарата, чтобы в конторе взяли трубку. Дети у них уже выросли и давно разъехались, поэтому они встречали меня как своего маленького сына.
Для деревенских пацанов я считался городским, был у них во многом заводилой. Как и в деревенском детстве, я придумывал и рассказывал им всевозможные фантастические рассказы. Степаныч подарил мне своё ружьё, одностволку, безкурковку двадцатого калибра, когда мне было лет двенадцать. Так что мы гурьбой ребятишек с одним ружьём часто ходили на охоту. И даже, когда ходили в лес за грибами или ягодами, я всегда брал ружьё с собой. Правда, кроме ворон, подстрелить нам ничего не удавалось, а в моих фантазиях на кого только мы не охотились, кого не стреляли.
