Алексей Ловкачёв - Синдром подводника. Т. 2
Я уже имел отрицательный опыт. Когда-то мирно уснул, затаившись в укромном закутке на нижней палубе, а тут появился командир корабля и не обнаружил вахтенного. С того времени я выработал свою систему контроля над ситуацией в отсеке и отслеживал не только показания приборов и механизмов, но и возможные визиты нежелательных, но обремененных властью персон.
В этом деле мне «услужливо» помогало то, что при наличии ядерного боеприпаса на торпедную палубу вход был строго ограничен. Сюда могли подняться: боевая часть № 3 в полном составе; члены экипажа, обслуживающие общесудовые системы первого отсека — трюмный Сергей Рассказов и электрик, матрос срочной службы; ну и, конечно же, командование лодки, дивизии и флотилии.
Чтобы как-то совместить требования службы с возможностями досуга и отдыха, я прибег к своей методе. Благо, вахту я нес в полном одиночестве, не считая всякого рода учений и «высиживаний» по боевой тревоге или беготни по учебным мероприятиям в составе толпы.
Безусловно, вопросы службы и вахты были мною поставлены в разряд приоритетных, поэтому этой задаче подчинялись все остальные. Прежде всего, осмотры отсека, по результатам которых производился доклад на ГКП. При заступлении на вахту и перед ее сдачей, а также при смене видов деятельности мною качественным образом производился осмотр отсека.
В первую очередь после заступления, пока я был свеж и бодр, при необходимости изучал служебные документы, а если таковой необходимости не было, то читал какую-нибудь интересную книгу или журналы типа «Зарубежное военное обозрение», «Морской сборник», «Иностранная литература» и прочую художественную литературу. Затем, все еще оставаясь в хорошем тонусе, в течение получаса занимался зарядкой, чтобы не потерять спортивную форму, но без фанатизма, в меру. В комплекс входили элементы каратэ с отработкой ударов руками и ногами, силовые упражнения, а также упражнения на растяжку. Так в автономке, например, я довел свою физическую форму до девятнадцати подтягиваний. После зарядки я не менее получаса расхаживал по отсеку туда-сюда, благо, длина дорожки составляла около восьми метров и было где разгуляться. Это была самая длинная и просторная «беговая» дорожка на нашей подводной лодке. Кстати, некоторые члены экипажа пытались в море серьезно заниматься спортом, чем резко ухудшали состояние здоровья, вплоть до возникновения жалоб на сердце, причем не беспредметных.
В каком-то документе я вычитал, что в условиях начала войны, если будет израсходован ракетный и торпедный боезапас корабля, часть экипажа, в том числе личный состав БЧ-3, должен переквалифицироваться в минеров для выполнения диверсионной работы. Не знаю, какие бы из нас получились подрывники-диверсанты, ведь с нами даже занятий на эту тему не проводили. Хотя… переквалифицироваться, конечно, означало обучиться. В этом смысле я морально был готов продолжать борьбу доступными средствами. Около половины вахтенной поры я обычно выделял на сон, так как далеко не всегда удавалось посвятить достаточно времени этому нужному и важному занятию — по причине объявления неожиданных учебных, боевых и аварийных тревог. Для своего подпольного сна я располагался на раскладном стуле, откидывался вместе со спинкой назад, опирался на огнезащитный чехол (ОЗЧ) боеголовки, который надевался на боевое зарядное отделение торпеды, а ноги забрасывал на другую торпеду или балку торпедопогрузочного устройства. В таком положении — полулежа или, наверное, все-таки в лежачем — я и предавался нарушению дисциплины, сну. Хотя, если отойти от бравады, это все-таки был не сон, а дрема. Потому что отдых мой был чутким, и на любое пусть даже едва уловимое движение или звук тут же включалось сознание, а самое главное — при пробуждении я не имел помятого вида. Обычно я просыпался за пять минут до начала доклада об осмотре отсека, ибо, как уже отмечалось, дважды в час производился вызов вахтенного отсека по «Каштану».
Сначала вахтенный инженер-механик сам вызывал меня на доклад об осмотре отсека, что мне не очень нравилось — ждать вызова, особенно если по какой-либо причине он не происходил в положенное время, было то же, что ждать у моря погоды. Взяв на вооружение один из мичуринских принципов, что не надо ждать милости от природы (в данном случае вызова от вахтенного механика), я решил перехватить инициативу на себя. Сбор докладов главный командный пункт (ГКП) всегда начинал с первого отсека, а я, дабы не пребывать в утомительном ожидании начала этой акции по инициативе вахтенного инженер-механика, опережал его. И эту привычку мне удалось закрепить в практике. Я просыпался ровно за пять минут до начала доклада, сам вызывал ГКП и отчитывался. Моя инициатива в нашей смене прижилась и со временем воспринималась в порядке вещей. И так это замечательно получалось, что я почти ни разу не проспал самого ответственного на вахте мероприятия — доклада. Хотя нет, пару проколов все-таки было. Но самое интересное, что при каждом моем проколе ГКП, полагаясь на мою «ответственность», вместе со мной успешно опаздывал с докладом. И со стороны вахтенного механика — командира первого дивизиона, капитана 3-го ранга Павла Глебовича Топильского на меня не было никаких нареканий. Даже наоборот, как-то мимоходом он высказал очень даже похвальные слова в адрес моей вахтенной дисциплины.
Вывод: Строгость в отношении выполнения обязанностей, как и все в мире, относительна. Если вы решаетесь нарушить ее, то отходите исключительно в сторону улучшения выполнения своего долга. Помните, нет ничего приятнее того, чтобы отказывать себе в непозволительных слабостях, надо только научиться этому.
Предпоходный период
Непосредственно перед выходом подводной лодки в автономное плавание одной из самых важных задач, стоящих перед командованием, было возвращение офицерского и мичманского состава на штатные места согласно боевому расписанию: «Со швартовов сниматься». Подчас эта задача оказывалась непосильной, и тогда принималось решение вывести подводную лодку на якорь, чтобы дособирать личный состав экипажа и при этом не растерять уже имеющийся на борту. В последние минуты, до того как подводная лодка отвяжется от пирса, можно было наблюдать занятные сцены прибытия офицеров и мичманов на корабль.
При этом были случаи, когда в море уходили люди, имеющие за плечами крупные «залеты», иногда граничащие с воинским преступлением. И тогда «включался» главный принцип: «Море все спишет». Это расхожая интендантская поговорка, известно, мясо стухло его, и списали (за борт). В этом случае командиры говорили: «Ладно, пусть идет в море, а мы посмотрим, как он себя там проявит».
