Анастас Микоян - Так было
Важнейший отрезок жизни и работы отца пришелся на период, когда лидером нашей страны был Н.С.Хрущев, а Микояна называли за границей "человеком No2 в СССР", так как он занимал пост первого зампреда Совмина СССР (Хрущева) и был активнейшим членом Президиума ЦК (Политбюро). Именно на это время падает большая часть его зарубежных миссий и именно тогда Микоян непосредственно участвовал в судьбоносных эпизодах нашей и мировой истории.
* * *
Как историк не могу не отметить странный феномен: читая воспоминания Хрущева, можно подумать, что Микояна или вовсе не было тогда, или он появлялся несколько раз для того, чтобы сыграть какую-то неопределенную роль, либо сомнительную с точки зрения Хрущева, либо плохо ему запомнившуюся.
Я хорошо знал Никиту Сергеевича, много раз бывал в его доме. Чаще просто приезжал как друг Сергея и Рады, его детей. Бывая с отцом в Пицунде, общался с ним и там. Я согласен с мнением отца, что Хрущев - самородок, человек с сильной волей, необходимой лидеру. Отец сравнивал его с необработанным алмазом, имея в виду недостаток образования и воспитания. Мне импонировали многие его личные качества, хотя и слабости также были заметны.
Все это делает для меня нелегким объяснять феномен умолчания и негативного упоминания о моем отце или начисто неверного описания его роли Хрущевым в воспоминаниях, надиктованных на пленку. Мне известно несколько причин, объясняющих подобное недоброжелательное (причем несправедливо недоброжелательное) отношение к моему отцу после отставки Никиты Сергеевича. Здесь потрудились и власть имущие и люди из его окружения, использовавшие определенные слабости характера Никиты Сергеевича: любовь к лести, нетерпимость к возражениям, ревность к тем, кто умеет что-то лучше него, иногда - нелояльность к бывшим соратникам или чисто эмоциональная готовность к недоверию без веской причины. Например, поведение Микояна до и во время снятия Хрущева было безупречным с точки зрения друга, соратника и политического деятеля. В этой связи изображение А.И.Микояна в дешевеньком политическом кинотриллере "Серые волки" как человека, предавшего Н.С.Хрущева, является безответственным и злым вымыслом. Думаю, Хрущев не простил отцу того, чего не мог простить самому себе. Что не поверил информации офицера КГБ о сговоре других членов Президиума ЦК, что верил льстецам типа Воробьева, секретаря Краснодарского обкома, и другим, утверждавшим, что никакого сговора никто и не замышляет. Он был слишком самоуверен, не допуская мысли, что те, кого он собрал в Президиуме ЦК по принципу личной преданности, способны объединиться против него самого. Узнав о заговоре от своего сына Сергея, он ничего не предпринял, поручил Микояну встретиться с "источником информации", а сам улетел в Пицунду. Уже там, выслушав пересказ А.И.Микояна, все равно не поверил и даже не стал читать запись беседы.
Но даже если бы мой отец поверил в заговор больше, чем Хрущев, что он мог сделать? У него не было тех рычагов власти, которыми владел Первый секретарь. Конечно, простить себе самому легче. Удобно, а для некоторых и привычно винить в своих собственных ошибках кого-то другого. Боюсь, что в этом - основная причина умолчаний и прямой неправды о Микояне в воспоминаниях Никиты Сергеевича. Отец же, напротив, многое ему прощал во имя дружбы (которую они понимали несколько по-разному). Хотя бы то, что Никита Сергеевич не пришел на похороны нашей мамы Ашхен Лазаревны, вопреки своему обещанию в телеграмме в Гавану от 3 ноября 1962 года. Микоян вел в это время крайне важные и напряженные переговоры с Фиделем Кастро в связи с Карибским ракетным кризисом. Мне же Хрущев на следующий день после похорон сказал в Большом Кремлевском дворце, что не любит ходить на похороны: "Это ведь не на свадьбу прийти, верно?" В любом случае, Бог ему судья.
К тому же отношения между отцом и Никитой Сергеевичем не всегда были только лишь дружескими, проникнутыми общей борьбой за преображение страны после сталинского произвола, исказившего смысл понятия "социализм", столь близкого и дорогого им обоим. Они были не только соратниками. Довольно часто их разделяли различные взгляды на те или иные крупные или менее значительные вопросы экономики, внешней и внутренней политики. Микоян был, пожалуй, единственным в Президиуме ЦК, кто спорил с Первым секретарем открыто на заседаниях, а еще чаще - с глазу на глаз, во время совместных прогулок на Воробьевых горах и за городом. Ликвидация Академии наук, перевод 8-10-х классов средней школы в фабрично-заводское обучение, ликвидация приусадебных участков колхозников, вооруженное подавление волнений в Польше в октябре 1956 г., отказ от Потсдамских соглашений, чтобы передать Западный Берлин под контроль ГДР... Сколько еще подобных, мягко выражаясь, необдуманных намерений Никиты Сергеевича отец пресекал на стадии их рождения в голове беспокойного реформатора?
* * *
Как выясняется из архивных материалов, протоколов ЦК и Политбюро, а также личного архива Микояна, он полемизировал даже со Сталиным. При всем его благоговении перед Лениным, были случаи несогласия и с ним. Дважды он подавал в отставку с поста наркома при Сталине, обращаясь с просьбой перевести на более низкую должность или работу вне Москвы, что не было принято Политбюро. Два-три раза он предупреждал Хрущева, что намерен подать в отставку, если тот будет продолжать принимать единоличные решения или навязывать наиболее губительные по последствиям идеи членам Президиума ЦК, чтобы представить их "коллективными".
Мой отец, безусловно, нес ответственность за политическую обстановку в стране. Этого снять с него нельзя, я и не пытаюсь. Но не надо упрощать историю или примерять к ней сегодняшние мерки. А.И.Микоян всю жизнь, в том числе в периоды репрессий, стремился заниматься полезной обществу хозяйственной работой и, насколько мог, старался оставаться в стороне от сталинской "мясорубки" или даже притормозить репрессии, а также конкретно кого-то спасти. Некоторые такие случаи упоминаются в этой книге. А став по настоянию Сталина наркомом внешней торговли, он спас сразу тысячи людей, ибо Сталин выполнил условие Микояна не разрешать НКВД вмешиваться в работу руководимого им наркомата. На целых 10 лет Наркомвнешторг стал "островом безопасности" в стране, где царил произвол репрессивных органов. Лишь однажды, в 1948 г., МГБ убедило Сталина в необходимости ареста одного сотрудника Внешторга.
Мне могут, естественно, возразить, что из тех, кто не был репрессирован, честно поступил, может быть, только Орджоникидзе, покончив жизнь самоубийством. Да, честно. Но абсолютно ли правильно? Ведь если все честные люди добровольно ушли бы из жизни, они лишь облегчили бы задачу Сталина, а в верхних эшелонах власти не осталось бы тех, кто после его смерти разоблачал репрессии и отпускал невиновных из ГУЛАГа, кто освободил общество от кошмара сталинского режима.
