Вадим Телицын - Григорий Распутин
Уже во время первого посещения Абалакского мужского монастыря Распутин, обращаясь к одному из монахов, изрек: «Быть здесь русскому императору в дни его горя и печали».
В 1917 году здесь побывала на последнем своем богомолье семья российского императора Николая Александровича. Когда их привезли на пароходе в Тобольск, оказалось, что помещение для их заточения еще не готово. Тогда местные власти (и сопровождающий царскую семью Василий Панкратов[6]) разрешили им совершить паломничество в Абалак. Для царской семьи это было настоящим счастьем, так как они знали о монастыре по рассказам Распутина, который бывал здесь многократно и откуда он начал свой страннический путь…
В 1892 году Григорий отправился в уездный городок Верхотурье (Пермская губерния), в Николаевский мужской монастырь, основанный еще в конце XVI века, где хранились мощи святого Симеона Верхотурского, поклониться которым приезжали богомольцы со всей России.
В 1913 году в Верхотурье был освящен новый огромный храм (Крестовоздвиженский собор), возведенный в русско-византийском духе и вмещавший в себя до 14 тысяч молящихся. В 1914 году ожидался приезд царской семьи, причем наследник должен был остаться здесь на некоторое время, чтобы поправить подорванное гемофилией здоровье. Для этого Распутин на свои средства и на средства, пожертвованные ему на эти цели, возводит красивый дом, напоминающий древнерусские терема.
Но началась первая мировая война, все дела были отложены на неопределенный срок, а затем революционная смута, залившая кровавыми потоками всю страну. Настоятель монастыря Ксенофонт и братья были расстреляны по стандартному обвинению: «за контрреволюционную деятельность». В самом начале двадцатых годов большевики надругались над мощами святого Симеона Верхотурского. Тогда же в монастыре была создана воспитательная колония для несовершеннолетних — маленький остров бескрайнего архипелага ГУЛАГ…
А маленький «теремок» дожил и до наших дней, он как будто до сих пор ждет именитых гостей…
По дороге в Верхотурье Распутин встретил студента духовной академии монаха-послушника Малюту Соборовского. Между духовным лицом и молодым крестьянином начался разговор о вере и церкви, в ходе которого Малюта с удивлением понял, что этот простой мужик отлично разбирается в сложнейших религиозных вопросах. Соборовскому же Григорий посоветовал остаться в Верхотурье, ибо только в монастыре он спасет свою жизнь.
А молодой теолог постарался убедить крестьянина, что большой грех тратить на разгульную жизнь такие способности и наклонности. Слова монаха глубоко запали в душу Распутина. Подсознательные чувства и мысли о Боге, вере, которые когда-то горячо волновали маленького Гришу, вновь вспыхнули в нем.
Малюта Соборовский, пропустив мимо ушей слова Григория, через пару лет «сорвался»: ушел из монастыря, предался «блуду мирскому» и, по косвенным данным, погиб от удара ножа где-то на Сухаревке, в самом страшном московском районе.
Домой Распутин вернулся месяца через три совсем другим человеком: бросил пить, курить, есть мясо, дебоширить, стал сторониться людей, много молиться, учился читать по-церковнославянски. Его часто видели склонившимся над Евангелием, черный и потертый на краях том которого он пристраивал на подоконнике и внимательно изучал — страницу за страницей, абзац за абзацем, строку за строкой, или молчаливо расхаживающим по окрестным полям и о чем-то размышляющим.
По воспоминаниям Матрены Распутиной, старшей дочери Григория, — воспоминаниям более поэтичным и основанным на его собственном рассказе — ему было в поле видение Казанской Божьей Матери.
Распутин рассказывал, как однажды он пахал недалеко от дома и, заканчивая борозду, хотел повернуть лошадь, но вдруг неожиданно услышал за спиной мелодичное и все нарастающее пение. Обернувшись, он от удивления выпустил из рук плуг, потому что перед собой увидел «прекраснейшую невесту — Богоматерь, покачивающуюся на золотистых солнечных лучах. В воздухе гремело торжественное пение тысячи ангельских голосов, к которому присоединилась Святая Дева».
Это видение длилось всего несколько мгновений и потом неожиданно пропало. Потрясенный до глубины души, взволнованный, неподвижно стоял Григорий на пустынном поле, у него тряслись руки, и он больше не мог работать.
Находясь под впечатлением увиденного, Григорий прямо на недопаханном поле поставил деревянный крест. О видении он рассказал только своему наставнику и ближайшему другу — старцу Макарию, решив сохранить все в тайне от своих односельчан. Лишь в конце жизни Распутин поведал о чуде своей дочери.
«Место это счастливо, — любил повторять Григорий, — всяк, кто сюда ни приедет, возрадуется. Желание его исполнится».
Одно время — уже после смерти Распутина — его земельный надел превратился в место паломничества: к кресту приходили помолиться женщины, готовящиеся стать матерями, девушки, ждущие своих «принцев», старики, болеющие душой за своих детей и внуков. Желания и просьбы, обращенные к Богу, у многих из них исполнялись.
После первых паломничеств и видения в душе Григория, как он сам отмечал, «лопнула струна». Перелом в Распутине был несомненен. Встретивший его дорогой из Верхотурья односельчанин Подшивалов вспоминал, что «возвращался он тогда домой без шапки, с распущенными волосами и дорогой все время что-то пел и размахивал руками».
Другой односельчанин, Распопов, вторил: «На меня в то время Распутин произвел впечатление человека ненормального: стоя в церкви, он дико осматривался по сторонам, очень часто начинал петь неистовым голосом».
Такое же впечатление Распутин произвел несколько позже и на других его современников: «он (Распутин. — В. Т.) раньше священнослужителя является в храм Божий, встает на клирос и молится. Быстро-быстро и истово крестится и резко взмахивает головой, бьет лбом в землю, лицо его и руки при этом искривляются, зубы оскаливаются, как будто он дразнит кого-то невидимого и хочет укусить, жестикулирует руками и вертит головой во все стороны, оглядываясь при поклонах на молящихся, и вращает глазами».
Со времени первых странствий по Тобольской и Пермской губерниям у Григория Распутина навсегда остался какой-то внутренний надрыв, движения стали порывистыми, нервное возбуждение чередовалось с глубокой депрессией, речи были отрывисты и бессвязны, порой с заиканием.
Он «с трудом подыскивает слова, лицо его при этом передергивается, глаза блуждают и как» бы стараются уловить в воздухе ту фразу, которая выразила бы его мысль, — писал очевидец. — Ни одной фразы он никогда не произносил ясной и понятной. Всегда отсутствовали либо подлежащее, либо сказуемое, либо и то и другое. Поэтому точно передать его речь абсолютно невозможно, а записанная дословно она не может быть понята».
