Юрий Комарницкий - Старший камеры № 75
Удары были ужасными. После третьего-четвертого удара тонкое трико вспухло от крови. Одесса искусал губы, но все же приглушенные крики вырывались из его уст. Когда экзекуция закончилась, полуживой подросток на животе полез под нару. Эта картина до сих пор стоит у меня перед глазами — я ее никогда не забуду. По этому поводу можно сказать только одно. Будь камера рассчитана на четыре-пять человек, а это для малолетних правонарушителей сделать необходимо, подобное явление не имело бы места. Но администрация тюрем не видит различия между совсем юными людьми, имеющими возможность исправиться, и рецидивистами. Всех меряют под один аршин, тем самым губят тысячи и тысячи людей.
Во второй половине дня, ближе к вечеру, наступило время тюремного телефона, о котором я уже писал. Из каких-то камер нашего корпуса доносились самые разные новости. В основном, это были сведения о тюремных грешниках, в чем-либо виновных по тюремным законам.
Крики затрагивали не только интересы малолеток. Из камер, где сидели взрослые, также поступали различные указания и приказы. Обрывочные крики носили такой характер:
— Хата 75! Хата 75, слышишь меня? — неслось неизвестно откуда.
— Хата 75 на решетке, говори!
— У вас в хате сидит Асмус, есть такой?
Глаза малолеток опять загорелись звериным огнем. Я это видел хорошо. Все взоры обратились на хилого, изможденного подростка. До этого я его разглядеть не мог. Он прятался где-то под нарой, но сейчас явно перепуганный, забился в промежуток между нарами.
— Говори, есть такой Асмус! Хата 75 слушает.
— Долби Асмуса, он ломанушка и кругляк, — донеслись слова, которые для Асмуса значили мучения и гонения на весь срок тюремного заключения. После этих слов, не требуя объяснений, место его уже определялось обществом педерастов — возле камерной параши.
«Ломанулся» на тюремном жаргоне означает, что Асмус по какой-то причине сам попросился в другую камеру. Чаще всего это происходило трагично. Систематически избиваемый подросток вырывался из рук тех, кто его бил (стучал в дверь) и умолял перевести его в другую камеру. Но и на этом его мучения не кончались, в чем вам предстоит убедиться. Вынужденный уход расценивался как сотрудничество с администрацией тюрьмы, и его начинали избивать и в других камерах. Что касается слова «кругляк», оно переводится так же, как и педераст, но в придачу этого заключенного подвергают минету.
Злые карлики-мыслители многозначительно поморщили лбы, и я понял, что судьба Асмуса будет ужасна. Один из камерных заправил, карлик-мыслитель по кличке Калуга, уже начал развивать вслух мысль, которую можно было ожидать.
— Ну рассказывай, чертило, кого вложил?! Ты когда пришел к нам в хату, почему не сказал, что твое место на параше?.. А мы тебе место за столом дали, хавал с нами. Теперь всем в хате распомоиваться надо из-за тебя, суки.
Я насторожился. Что такое распомоиваться, я не знал. Понимал только, что поскольку все в камере физически соприкасались с Асмусом, значит — все как бы стали прокаженными.
— Ну чё с ним, Серый, будем делать? — карлик-мыслитель посмотрел на Серого, который при малейшей возможности пускал в ход кулаки.
Серый сузил глаза, расставил руки, как борец на ковре, и пошел на Асмуса. Тот ощерил зубы в зверином оскале, и я увидел натуральную картину, одну из тех, которые, видимо, происходили в каменных пещерах наших предков. Асмус не говорил ни слова, он только принял естественную позу затравленного зверя. Серый подошел ближе, размахнулся кулаком, но неожиданно ударил Асмуса длинной ногой прямо в лицо. Тот упал, обхватив голову руками и завыл. Из носа и расквашенных губ текла кровь. Администрации, как всегда в такие моменты, не оказалось. Серый, как тигр, почуявший добычу, прыгнул на распростертое тело, одной рукой зажал Асмусу рот, а второй методично стал бить по грудной клетке кулаком и ребром ладони по почкам и печени. Во мне проснулось бешенство. Я подбежал к Серому, схватил его за руку и потащил от Асмуса.
— Хорош! Завязывай — кричал я, — кого ты бьешь? У тебя силы в десять раз больше!
Серый на меня злобно уставился.
Заострять конфликт с первых же дней своего «интенсивного» пребывания в камере малолеток мне не хотелось.
— Серый, ты же не дурак, — начал я лавировать, — неужели тебе его совсем не жаль? — говорил я, зная, что подобные слова один раз могут смягчить подростка, жаждавшего крови.
— Посмотри, Серый, на него, у него же явно ТБЦ. Загнется в камере от кровохаркания, будет грех на душе.
Малолетки как-то заинтересованно на меня посмотрели. Я понял, что у них в душе есть еще человеческие струны, но они запрятаны слишком далеко, иначе просто невозможно выжить.
Асмус, как и Одесса перед этим, всхлыпывая, полез под нару. Камерный закон восторжествовал. Осталось только загнать Асмуса на парашу, но этого вопроса никто не касался.
Серый сел на нару и закурил. Затем закурили все. Мыслитель-карлик Хухря, сидя по-турецки на наре, наморщив лоб, решал новую для себя проблему. Наконец подошло время к заинтересовавшему меня распомоиванию.
— Короче, так, пацаны, — изложил Хухря хитромудрую по замыслу задачу: — Асмус хавал на том конце стола, возле него сидел Хохол, Ван-Тун-Шан, Куцый, Одесса и Додя. Они там терлись меж собой, они и будут распомоиваться.
Хитрый Хухря решил задачу элементарно просто. Камерная элита была ограждена от процедуры, которая заключалась в следующем: каждому, из названных Хухрей, в металлическую кружку, до половины заполненную водой, насыпали по пять ложек поваренной соли. Соль растворялась, и «запомоенные» подростки выпивали содержимое своей кружки. Не знаю медицинских последствий от подобного употребления, но смотреть на лица пьющих было тяжело.
Как только конфликт разрешился, черная дверь открылась и в сопровождении специального воспитателя-офицера в камеру пришла учительница.
Общеобразовательная система распространяется в обязательном порядке и на заключенных малолеток.
Другой вопрос: необходима ли учеба в камерных условиях? За все время моего пребывания воспитателем малолетних правонарушителей я ни разу не убедился в необходимости учебы детей в камерных условиях.
Флегматичные, безэмоциональные учителя занимались с детьми только благодаря повышенной оплате за так называемую вредность. Приход учителя являлся всего лишь отдушиной для морально и физически измученных детей и в какой-то мере пре рывал их истязания друг другом. Камерные заправилы продолжали гримасничать и вести глупые разговоры, а подавляющее большинство, не вникая в лекции учителя, отдыхали.
