Максим Северин - Я дрался в Афгане. Фронт без линии фронта
Однажды в темноте на перевале мы чуть было не столкнулись с крупной кавалерийской частью душманов. Нам повезло — мы заметили их первыми метров за 500, услышав ржание сотен лошадей. А вскоре мы увидели огромную лавину конников, каждый из которых был с факелом. Сколько их было? Даже примерно определить численность этого потока мы не успевали. Нас затрясло, ведь все понимали, что, если нас заметят, — нам труба. К нашему счастью, с нами был артнаводчик. Этот старший лейтенант быстро определил по карте все необходимые расстояния, подготовив данные для стрельбы из долины, передал их по радиостанции, запросив огня «Градов». Вскоре мы увидели над долиной настоящее море огня: восемь систем залпового огня, каждая по 40 стволов, открыли огонь по нашим координатам. В голове крутилось только одно: что не долетит до «духов» — долетит до нас. Но реактивные снаряды, прошуршав над головами, умчались в самую гущу порядков противника. Что тогда началось! Взрывы снарядов, надрывное ржание лошадей, крики раненых — все сливалось в один ужасный звук, и еще очень запомнились лошади без наездников, в ужасе носившиеся в темноте. Ошеломленная внезапным огневым налетом, банда стала отходить за перевал. А уже поутру мелкие группы душманов стали нас окружать; отбиваясь, мы потихоньку отходили. В этом бою мне довелось быть в группе прикрытия. Благополучно спустившись с гор в долину, мы отправились в свои подразделения.
Довелось также и ходить на перехват каравана с оружием из Пакистана. Мы вышли ночью, высоких гор в том районе не было, были лишь холмы. Выбрав позицию, мы немного замаскировались, в расчете на то, что «духи» не заметят нас, пока не подойдут на удобную для огня дистанцию. Но, подойдя к нам на несколько сот метров, «духи», видимо, разглядели наши панамы и начали разворачивать свой караван доверху навьюченных верблюдов обратно. Нам опять ничего не оставалось, кроме того как навести на отходящий караван артиллерию. Командование посчитало эту операцию неудачной, так как значительную часть оружия и денег, переправлявшихся караваном, душманы смогли сохранить.
Хочется вспомнить и про армейскую операцию в провинции Лагман. По данным разведки, на одной из высот с отметкой более 2000 метров над уровнем моря находился так называемый «Французский госпиталь» — пятеро французских медиков-наемников лечили там раненых моджахедов, поэтому кодовое название армейской операции так и было: «Французский госпиталь». Три дня мы штурмовали эту высоту, но к госпиталю было невозможно подойти: с каждой скалы из высеченных в камне дотов по нам «колбасили» из крупнокалиберных ДШК. От огня душманов в этих боях у нас погибло, если не изменяет память, 57 бойцов. Наконец, спустя три дня кровопролитного штурма нас отвели, а по высоте отработал наш самолет, сбросивший вакуумную бомбу. После мощнейшего взрыва высота замолчала. Все следующие дни мы занимались только вывозом трофеев: оружия, американских динамо-машин, вырабатывавших свет, китайских ДШК в смазке и прочего добра. Всего операция длилась 21 день, а по возвращении на базу в Джелалабад нам дали три дня на отдых, а после опять начались тренировки на стрельбище и подготовка к новым операциям.
Через некоторое время после боев у «Французского госпиталя» меня вызвали в штаб и объявили, что следующий месяц мне предстоит тренировать молодых снайперов. Почему выбрали именно меня? Когда мы еще стояли в Баркандайском ущелье, наш взвод на неделю был оставлен на высоте, прикрывать расположение роты. Нам тогда сильно докучал афганец, призывавший с соседней горы душманов скорее нас всех перебить, причем делал он это по несколько раз в день, и, когда его вопли стали сводить нас с ума, я не выдержал и снял его из СВД. За эту самодеятельность меня потом долго таскали по особым отделам, был и строгий выговор по партийной линии, но все обошлось, а слух остался — прозвище Снайпер прилипло надолго, хотя мастерству этому я специально нигде не обучался. Целый месяц мы стреляли день и ночь; ночной стрельбе с инфракрасными прицелами, кстати, уделялось довольно много внимания. Месяц прошел, капитан, контролировавший мою работу, принял у ребят экзамены, я был ненадолго свободен.
Отдыхать пришлось недолго: спустя какое-то время нас вновь решили перебросить в Асадабад на замену 3-го батальона, некогда сменявшего нас. Этот батальон там здорово потрепали: один из его взводов вышел на операцию по перехвату и уничтожению небольшого отряда бандитов, но попал в засаду на старом афганском кладбище. 27 человек погибли в том неравном бою, уцелел лишь один сержант, который сумел спрятаться под каменной плитой.
Здесь стоит рассказать и про кишлак Маравары, расположенный очень близко к границе с Пакистаном. Там стояла крупная банда, насчитывавшая около 3000 человек, инструктируемых американскими военными советниками. У нас была информация о том, что эти силы собирались занять Асадабад, выбив из него наши части. В один день меня, на тот момент зампохоза, направили в бригаду получить новые палатки. Когда я там появился, то узнал, что на позициях нашего батальона, там, где я был всего несколько часов назад, вовсю идет настоящая бойня. Забыв про палатки, я побежал к вертолетной площадке, там в это время как раз приземлялись санитарные вертолеты. Я увидел, как из одного из них выгружают на носилках двоих моих бойцов: помощника командира взвода и рядового. Тут помкомвзвода, у которого одной пулей были перебиты сухожилия обеих стоп, сказал мне: «Прапорщик! Взвода нет!» — и я запрыгнул во взлетавшую «вертушку». По прилете к своим меня уже не пустили, и я вынужден был принимать трупы своих бойцов. До боя в моем взводе было всего 14 бойцов, а после него в живых остались лишь те двое раненых и я, остальные 11 ребят погибли.
Прибыв в Асадабад, мы расположились в домике, служившем до этого столовой, за несколько дней приспособили его для жилья. Вновь начались выходы на боевые операции, тесно взаимодействовали с разведкой, докладывавшей обо всех обнаруженных передвижениях душманов. В ходе одной из операций наш батальон совместно с 1-м батальоном бригады получил задачу взять отдельно стоявший населенный пункт, но он оказался до такой степени хорошо укрепленным, что подступить к нему было невозможно. Были большие потери на минах, наш лейтенант-медик наступил на одну мину-«лягушку» левой ногой, взрывом ему оторвало ногу и откинуло на вторую мину, которая оторвала лейтенанту правую руку и выбила глаз. Его, полуживого, вынесли из боя и отправили в госпиталь, потом, когда мы интересовались судьбой товарища, нам сказали, что он выжил.
Расскажу и про операции по зачистке кишлаков и призыву новобранцев в армию ДРА. Делалось все просто: мы окружали кишлак и устраивали тотальную проверку документов у его мужского населения призывного возраста; если у мужчины не было документа о том, что он уже проходил службу в частях армии Демократической Республики Афганистан, то он вставал в строй у «вертушки», на которой вскоре и отправлялся на сборный пункт. Поначалу афганские солдаты служили по месту жительства, но эта практика не зарекомендовала себя — по ночам многие такие «солдаты» могли участвовать в боестолкновениях уже на стороне душманов, процент дезертирства был очень высоким. Поэтому вскоре «зеленые» стали нести службу там, где они не знали, в каком направлении находится их дом. Воевали «зеленые», конечно, без лишнего энтузиазма: только вроде бы они шли впереди (честно скажу: нередко мы отправляли их вперед себя, на случай обстрела или мин, ведь каждый берег своих солдат), а через несколько мгновений — они уже сзади.
