Александр Авдеенко - Следопыт
— Брось прибедняться, Смолин. Давай приручай собаку.
— Не способен, товарищ лейтенант!
— Назначаю тебя инструктором службы собак. Все. Выполняй!
Ничего себе инструктор! Не знает, что такое условный рефлекс и раздражитель. А что мне оставалось делать? Козырнул, повторил приказание и приступил к своим новым обязанностям. Переложил из Фединой сумки в свою алюминиевую пойлушку, легкий бачок с ручкой для кормления, кожаный намордник, цепь, запасной поводок с карабином, порфорс, гребень, щетку, скребницу, черную суконку и несколько пластмассовых баночек с разными мазями. Самую малую часть дела сделал, а за главную не принимаюсь. Тяну. Набираюсь храбрости. Прикидываю, с чего начать. Пока что решил сделать самое необходимое. Ухитрился, изловчился и пристегнул к ошейнику Газона длинный поводок. Удобная это штука для начинающего. Можно, не подвергая себя опасности, держать собаку под контролем, не подходя к ней близко. С этого началась моя новая служба. Я сижу на одном конце пятнадцатиметрового поводка, Газон — на другом. Настороженно смотрим. Не верим друг другу. Как только я поднимаюсь и делаю шаг вперед, Газон вскакивает, ощеривается, рычит. Раньше, когда Федя был в строю, пес был более милостив ко мне. Оглаживать, правда, не позволял, хлеб из рук не брал, но все-таки подпускал вплотную к себе и не скалился, когда я с ним разговаривал. Видно, я и в самом деле не собачник. Заказана мне дорога в пограничные следопыты.
Раз десять пробовал я подступиться к нему со словами: «Хорошо, Газон, хорошо, хорошо», — и всегда он встречал меня как лютого врага. Целый день промучился с ним и ничего не добился. И бачок с мясным овсяным супом даже не понюхал.
Ребята, наблюдавшие за нами, безнадежно качают головами, жалеют меня: «Ну и работенка тебе попалась, Смолин. Кому-то из вас не сдобровать. Или Газон тебя разорвет, или ты его пристрелишь».
Верно, минуту назад я подумал: если Газон бросится на меня, придется уложить его автоматной очередью. Мне стало стыдно. Пусть будет что будет. С голыми руками надо искать дружбы с псом.
Всю ночь он подвывал, Я лежал неподалеку, завернувшись в плащ-палатку, и время от времени, не двигаясь, подавал голос: «Хорошо, Газон, хорошо». Ничего лучшего не мог придумать, Федя часто вот такими словами ласкал и поощрял собаку.
Утром я налил в пойлушку чистой воды и поставил в пяти или шести метрах от Газона. Он враждебно следил за мной, но не зарычал. Может быть, и ближе подпустил бы, но я не стал рисковать. Хорошо уже то, что не бросился на меня. Наверное, пойлушка смягчила его. Ведь он тысячу раз видел ее в руках Феди, Никогда она не раздражала его, только утоляла жажду.
Может быть, это и есть условный рефлекс? Похоже на то.
Я сбегал на нашу походную кухню, принес полный бачок жидкой, разбавленной мясным борщом овсяной каши, поставил рядом с пойлушкой и сказал:
— Ешь, Газон, ешь, браток! Паек что надо — солдатский.
Он сидел, косился то на пищу, то на меня. Облизывался, зевал. Борьба голода с осторожностью и злобой была недолгой. Через минуту он уже хлебал теплое солдатское варево.
Съел он перед вечером и вторую свою порцию. А третью, утром следующего дня, я уже поставил не в пяти мэтрах от собаки, а около него, прямо перед пастью. Ничего, обошлось.
Так и пошло, пошло. Поднося ему бачок, я всегда говорил: «Хорошо, Газон, хорошо» — и он дружелюбно облизывался. Злости и в помине не было. Скоро он стал подпускать меня и без пищи. Скажу ему: «Хорошо, Газон, хорошо» — и смело подхожу. Однажды, перед кормежкой, он позволил погладить себя по голове. Через неделю уже повиновался моей команде: «сидеть», «ко мне». А еще через неделю мы с ним конвоировали военнопленных. В общем, все вошло в колею, как и при Пономареве. Ребята радовались за меня, лейтенант поздравлял с первыми успехами. Один я не спешил праздновать победу. Я хорошо знал, на каком хлипком фундаменте покоятся мои успехи. Никакого своего труда я еще не вложил в Газона. Пользовался вслепую тем, чего добился Федя. Не я, по существу, управлял Газоном, а он мною — туда-сюда, как хотел, вертел.
Прошло несколько месяцев, пока я стал понемногу соображать, что такое служебная собака и как она должна служить человеку. Книги читал. С инструкторами других застав разговаривал, перенимал опыт. У самого Газона ума-разума набирался. Словом, старался на совесть. И только вошел во вкус собачьей дрессировки, только открыл первую тайну условного рефлекса, как в нашу часть пришел приказ высшего командования: срочно найти и послать на западную границу добровольцев следопытов, умеющих работать с розыскными собаками. Почему-то в первую очередь нашли меня. Выделили. Послали по назначению. Но без собаки. Одного. А какой я следопыт без Газона? По совести сказать, я на нем, на его выучке, на его чистом условном рефлексе держался. Своего у меня ничего не было. Какой же я пограничник без пограничного багажа? Выдворят с границы. С такими унылыми мыслями и поехал я на свое новое место службы.
Начальник службы собак
Попал я на правый фланг Украинского пограничного округа, в город Рава-Русскую. Моим непосредственным начальником оказался молодой, чуть старше меня, веселый, разговорчивый, с душой нараспашку, такой же улыбчивый, как и я, лейтенант Николаев. Он сразу мне понравился. Никогда я не пожалел, что с первого взгляда потянулся к нему. И по сей день продолжается наша дружба. Ладно, расскажу по порядку, как оно все было.
Встретились мы с ним во дворе, перед нашей казармой. Он больше на меня смотрел, чем в мои воинские документы. Это я тоже сразу заметил и порадовался. Солдат для него важнее бумаги. Вглядывается в меня и, улыбаясь, мягко этак, тихо, по-свойски, будто сам с собой размышляет, говорит:
— Смолин? Александр Николаевич? Инструктор службы собак?
— Так точно, товарищ лейтенант. По форме. Очень еще молодой я инструктор. Школы не кончал. Опыта совсем не имею.
— Опыт, Саша, дело наживное, была бы охота. Собак любишь?
Я вспомнил своего первого учителя Федора Пономарева и осторожно сказал:
— Мало любить. Собаку надо хорошо знать и умело пользоваться ее возможностями.
— Верно! Это чьи же слова ты повторяешь?
— Так пишут в умных книжках.
Он улыбается, и я ему отвечаю. Два улыбчивых человека, офицер и солдат. И оба, кажется, довольны друг другом.
— Ну, а как ты стал инструктором? — спрашивает Николаев.
Я рассказал. Ничего не утаил. Ничего не приукрашивал. Такому человеку, как Николаев, стыдно говорить неправду.
— Ну, а почему же ты не взял с собой Газона на границу?
— Просил, товарищ лейтенант. Не дали. Сказали, на границе собак сколько угодно.
