Петр Чудинов - Иван Антонович Ефремов
Школа давала право поступления в вуз, но выбор пути отодвигался в будущее. Вспоминая тот период, И. А. Ефремов писал: «Но как бы ни были трудны занятия, надо было еще и жить. Лето, часть весны и осени, вообще всякое свободное время проходило в погоне за заработком. Мы были воспитаны в старинных правилах. Мало-мальски подросшие дети не могли быть в тягость родителям или родственникам. Поэтому обратиться за помощью к родственникам, что сейчас так легко делают иные молодые люди, в те времена казалось просто невозможным, и я должен был обеспечивать себя сам» [96].
Сначала он занимался выгрузкой дров и бревен из вагонов или лесовозных барж. Работал в одиночку и в артелях. Потом повезло — устроился в гараж подручным шофера, а затем и шофером в ночную смену. Ночная работа оставляла время для дневной учебы. Навеянная в детстве постоянная тяга к морю настойчиво напоминала о себе. Но суровая жизнь внесла поправку в призрачную мечту детства — путь к морю, так же как и все остальное, пролегал через знания. В 1923 г. юноша сдает экзамены на штурмана каботажного плавания при Петроградских мореходных классах. Весной следующего года он увольняется с работы и на последние скудные сбережения уезжает на Дальний Восток. В то время многие квалифицированные моряки работали на берегу — было мало судов. Поэтому семнадцатилетний штурман без стажа нанялся матросом на парусно-моторное судно «III-й Интернационал». До поздней осени 1924 г. Иван плавал у берегов Сахалина и по Охотскому морю. В конце года он возвратился в Ленинград с намерением поступить в университет и заняться наукой, точнее — палеонтологией.
О существовании увлекательной науки о вымерших животных юноша знал с детства, пройдя через «Затерянный мир» и «Путешествие к центру Земли». Позднее, в гимназии и в школе, Конан Дойла и Жюля Верна сменили книги Р. Ланкастера «Вымершие животные» и Ш. Депере «Превращения животного мира». В книге Ланкастера, прекрасно иллюстрированной, приводились изображения скелетов и реконструкций многих удивительных животных. В числе их был и птеродактиль. Со всей детальностью он вызывал в памяти конан-дойлевское описание финальной сцены и, словно живой свидетель исчезнувшего мира, вновь шелестел перепончатыми крыльями над изумленной аудиторией. В этой же книге упоминалось о раскопках профессора В. П. Амалицкого на севере России и впервые публиковались изображения черепов и скелетов вымерших животных с Северной Двины. Вторая книга, как вытекало из ее названия, рассказывала о преобразованиях органического мира, о развитии эволюционных воззрений и о значении палеонтологии в истории эволюционного учения. В книге рассматривались основные теоретические положения палеонтологии, такие, как изменчивость видов в пространстве и времени, причины вымирания и появления новых форм и многие другие вопросы.
Если книга Ланкастера излагала палеонтологию в доступной форме и заполняла общеобразовательный пробел, то книга Депере в научном отношении была на порядок выше и каждая страница вызывала массу недоуменных вопросов. Она требовала широкой биологической подготовки. В предисловии А. А. Борисяк рекомендовал эту книгу биологам, зоологам и геологам. Поскольку Иван Ефремов еще не был ни тем, ни другим, то для него оставалась последняя рекомендация редактора — ознакомиться с учебниками палеонтологии.
Иван обратился за помощью к профессору Н. Н. Яковлеву — президенту Русского палеонтологического общества — и получил разрешение пользоваться библиотекой Горного института. Однако ни толстые справочные руководства, ни даже «Курс палеонтологии» А. А. Борисяка не раскрыли юноше увлекательных горизонтов науки. Следующим шагом была встреча с Алексеем Алексеевичем Борисяком — редактором упомянутых книг и автором учебника палеонтологии позвоночных. Профессор принял юношу на квартире, долго и вежливо беседовал и обещал помочь нужными пособиями. Был ли виной тому академизм ученого или колебания самого юноши, но случилось так, что выдающийся палеонтолог и ученый не зажег в сердце Ефремова настоящего интереса к своей науке. Юноше трудно было сделать выбор между морем и наукой, и он обратился к автору морских рассказов — капитану Дмитрию Афанасьевичу Лухманову.
«Мы сидели у него дома на Шестой линии, пили чай с вареньем, — вспоминал Иван Антонович. — Я говорил, он слушал. Внимательно слушал, не перебивая, знаете, это большой дар — уметь слушать! — потом сказал: "Иди, Иван, в науку! А море, брат… что ж, все равно ты его уже никогда не забудешь. Морская соль въелась в тебя"…Это и решило мою судьбу».
Итак, выбор был сделан в пользу науки, но последний прямой рецидив моря осенью 1925 г. застал юношу на Каспии у Ленкорани командиром небольшого гидрографического катера. Старый капитан был прав. Море не забылось и дань романтике моря нашла позднее конечное выражение у Ефремова-писателя в цикле «Рассказов о необыкновенном».
В тот же период раздвоения интересов тяга к палеонтологии независимо вплетала свою нить в судьбу Ефремова. Поворотным пунктом, определившим путь в науке, стала другая встреча, которая, по-видимому, предшествовала встрече с Д. А. Лухмановым. Однажды, в начале 1923 г., сидя в читальном зале библиотеки, Иван прочитал в журнале «Природа» за 1922 г. статью П. П. Сушкина о коллекции уникальных пермских ящеров с Севера России.
Академик Петр Петрович Сушкии был крупнейшим ученым — анатомом, зоологом и палеонтологом. Он практически положил начало изучению пермских и триасовых наземных позвоночных в СССР в первые годы Советской власти. Его палеонтологические работы отличает новый уровень морфологических описаний — с палеобиологическим анализом, объяснением функционального значения морфологических структур скелета вымерших животных и, следовательно, их адаптации к определенному образу жизни. П. П. Сушкин показал также, что анализ морфологических преобразований в скелете животных в эволюционном плане может служить критерием родственных отношений в различных вымерших группах. Подобный подход, по признанию специалистов, лежит в основе современных исследований по филогении ископаемых позвоночных.
П. П. Сушкин после смерти В. П. Амалицкого был директором Северодвинской галереи ящеров, размещавшейся тогда в Геологическом музее. Он прекрасно знал северодвинскую фауну и в статье, так заинтересовавшей Ефремова, раскрыл научное значение палеонтологических раскопок В. П. Амалицкого и нарисовал образную картину жизни вымерших ящеров. «Могучая мысль ученого, — писал позднее Иван Антонович, — восстанавливала большую реку, переставшую течь 170 миллионов лет тому назад, оживляла целый мир странных животных, обитавших на ее берегах, раскрывала перед читателем необъятную перспективу времени и огромное количество нерешенных вопросов — интереснейших загадок науки… Это проникновение в глубину прошлых времен поразило меня…» [74, с.51].
