Сергей Крамаренко - Против «мессеров» и «сейбров»
– Хорошо, вылет разрешаю.
Итак, мой контрольный полет с проверяющим вроде удался: по крайней мере, замечаний было немного. Мне разрешен самостоятельный вылет. Теперь в заднюю кабину кладут мешок с песком вместо инструктора (чтобы не изменялась центровка самолета). В душе тревожно, но я не подаю виду. Запускаю мотор, выруливаю... Взлет разрешен – и я даю рычаг газа вперед. Самолет трогается с места, легко бежит, отрывается от земли. Я в воздухе! Не успеваю я осознать это, как уже пора делать первый разворот, а затем второй.
Полеты, тем более учебные, всегда совершаются по строго установленным правилам. Чтобы облегчить и обезопасить учебные полеты, была выработана практика производить их по прямоугольнику, поближе к летному полю, почти по границе аэродрома. Это делалось для того, чтобы при отказе мотора можно было спланировать и сесть на аэродром. Высота полета и размеры прямоугольника зависели от скорости полета, то есть от типа самолета. Для тихоходного У-2 его размеры были небольшими, а высота обычно устанавливалась в 100—200 метров. После отрыва на определенной высоте начинался первый разворот, затем второй, потом третий. Четвертый выполнялся так, чтобы выйти строго на линию посадки. Затем снижение, приземление у посадочного «Т», пробег по летному полю до остановки самолета и заруливание.
Но вот заданная высота круга набрана, и я перехожу на горизонтальный полет. Горизонтальный полет считается самым легким элементом, но тогда мне он показался довольно сложным: самолет то набирал высоту на несколько десятков метров, и мне приходилось снижаться и занимать заданную высоту, – то вдруг уходил курс, и самолет начинал разворачиваться влево или вправо. Приходилось все время смотреть то на прибор высоты, то на компас и исправлять курс. Внимания явно не хватало. Много лет спустя полетам стали предшествовать многочасовые тренировки на тренажерах, где отрабатывалось распределение внимания на приборы, взлет, набор высоты, развороты и другие элементы полета, что значительно облегчало выполнение реальных полетов. Но тогда ничего этого не было.
Впопыхах я чуть не пропустил начало третьего разворота. Начинаю его, затем выполняю четвертый. Планирование вроде идет нормально... Близко земля, я начинаю брать ручку на себя. Самолет поднимает нос, снижается медленнее. На высоте полметра я убираю сектор газа полностью. Самолет касается лыжами земли, отпрыгивает, снова касается и снова отпрыгивает. На языке летчиков это называется «козел». Я заруливаю, вылезаю и вновь докладываю инструктору. Странно: я ожидаю разноса, но тот доволен:
– Поздравляю, давай еще один полет.
Уже второй полет у меня получился чище... И за три месяца программа была окончена. Мы летчики!
* * *Приход к власти в Германии фашизма, захват Гитлером Чехословакии и Польши, развязывание Второй мировой войны заставили Советское правительство еще более ускорить подготовку командных и особенно летных кадров. Весной 1941 года выпускники аэроклубов уехали в летные училища. Кто-то был направлен в Ейское, Конотопское училища, а 240 москвичей были направлены в Борисоглебское училище, точнее – в Борисоглебскую военную школу пилотов. Это была славная школа – ее воспитанники воевали в Испании, Китае, на Халхин-Голе, штурмовали неизведанные высоты воздушного океана.
Туда в конце марта 1941 года были направлены выпускники Дзержинского, Пролетарского и еще нескольких аэроклубов – и среди них был и я.
В училище первокурсников переодели в военную форму, выдав в качестве обуви ботинки с обмотками. Как же мы с ними намучились, пытаясь одеться и намотать их за те две минуты, что отводились на подъем по тревоге! Надо сказать, что ботинки с обмотками я носил вплоть до попадания на фронт. Конечно, летать в них было нельзя (не дай бог размотаются в воздухе), поэтому перед полетами обмотки оставляли в казарме, надевая ботинки и летный комбинезон.
И вот 1 апреля, мы в школе и проходим курс молодого бойца, то есть маршируем. Восемьдесят курсантов маршируют по небольшой площадке на окраине Борисоглебска. Задорно звучит любимая авиационная песня:
Там, где пехота не пройдет,
Где бронепоезд не промчится,
Тяжелый танк не проползет,
Там пролетит стальная птица.
Шел второй час маршировки. Песня уже изрядно всем надоела, но командир, младший лейтенант Тянь-Тянь (как его прозвали курсанты), не уводил курсантскую роту со строевых занятий. И это при том, что времени до ужина оставалось в обрез – только чтобы дойти до военного городка.
«Выше ногу, раз, два, три! – свирепствовал он. – Громче песню!». Но песня замолкла окончательно. На все угрозы, на непрекращающиеся команды курсанты отвечали угрюмым молчанием. Было видно, что все решили не уступать, даже ценой опоздания на ужин. Никуда не денется, все равно за опоздание его, Тянь-Тяня, не похвалят, – так, вероятно, думал каждый. Младший лейтенант понял свое бессилие и, пообещав всех наказать, вынужден был дать команду на возвращение в городок.
В числе маршировавших по площади был и я. Меня возмущали ежедневная строевая подготовка, все эти бесцельные повороты направо, налево, кругом. Так хотелось быстрее начать полеты – ведь для этого все мы и приехали сюда! Но никто не возражал. Мы уже начали становиться военными и привыкали подчиняться. Вот и проходная авиашколы. Подведя роту к столовой, Тянь-Тянь остановил нас, объявил нескольким курсантам по наряду за плохую маршировку и дал команду заходить в столовую.
Дежурные принесли бачки с пшенной кашей и воблой. Была среда – Ворошиловский день. В этот день курсантам давали только кашу и воблу три раза в день, а на обед еще и гороховый суп. Видимо, это должно было приучать курсантов к тяготам военной службы. Но для большинства из нас, проведших свои юные годы в полуголодном состоянии, воинский паек, даже пшенная каша казались манной небесной.
Ужинали мы угрюмо. Придирки Тянь-Тяня испортили всем настроение. Скорее бы окончился вводный курс, обязательные два месяца строевых и уставных занятий, когда из вчерашних мальчишек, поступивших в училище, вышибали расхлябанность, приучали к воинской дисциплине, воспитывали единый коллектив. Процесс этот трудный как для воспитателей, так и для воспитуемых. Особенно тяжело переносили его молодые курсанты. Весной 1941 года, после окончания московских аэроклубов, их послали на дальнейшую учебу в военные летные училища. Большинство выпускников аэроклубов были фабрично-заводской молодежью, осваивать авиационную технику их послал московский комсомол.
Наконец этот курс заканчивается. 1 мая 1941 года мы принимаем присягу. Следует торжественное построение, зачтение текста, повторение слов клятвы – и теперь мы полноправные воины. Всех нас, 240 человек москвичей, направляют во 2-ю эскадрилью, расположенную на аэродроме у станции Поворино. Мы переезжаем и размещаемся в длинном бараке. Нам предстоит освоить два типа самолета и сначала – учебно-тренировочный моноплан УТ-2 конструкции Яковлева. Это как бы переходный тип от двукрылого По-2 к истребителю И-16.
