Готтлоб Бидерман - В смертельном бою. Воспоминания командира противотанкового расчета. 1941-1945
Слухи подтвердились, и 1 августа, ровно в 7.00, мы начали энергично наступать на советские оборонительные укрепления возле Мировки. Перед нами лежало огромное открытое пространство, в поле нашего зрения простиралась степь, где почти не было возможности укрыться, кроме как на идущей под уклон площадке с небольшими лощинами, невидимыми неопытным взглядом. Это давало значительное преимущество русским, поскольку, находясь в обороне, они имели возможность надежно окопаться, а перед их укреплениями лежало свободно простреливающееся пространство. Мы заканчивали последние приготовления к тому, чтобы оставить наши позиции и начать движение по открытой степи.
Почти без труда мы притащили ПТО на позицию, расположенную на краю пшеничного поля, которое предоставляло широкий сектор обстрела. Обстрел велся в восточном направлении через колышущееся зеленое море с редкими островками заброшенных картофельных полей. Первые лучи солнца заплясали на колосьях украинской пшеницы, а сквозь утреннюю дымку мы разглядели очертания двух далеких деревень на горизонте. Мы сели на лафет и стали пить теплый кофе, стараясь заглушить в себе чувство «холодка». Все стремились казаться беспечными и говорили о вещах, не связанных с войной. За этими разговорами мы пытались скрыть волнение, которое явственно читалось на обожженных солнцем лицах. Ротные офицеры сбились в небольшую группу в нескольких десятках метров от нас. Они тихо переговаривались и смотрели на позиции противника, время от времени прикладывая к глазам полевые бинокли.
В 6.50 наша артиллерия открыла огонь. Тяжелые снаряды гудели над нами, направляясь к целям в расположении позиций противника. А пехота, неся на себе оружие, боеприпасы, аппаратуру связи, взрывчатку, начала наступать на широком фронте. Казалось, что все передвижения вплоть до мелочей подчиняются какому-то четкому плану. Поэтому сначала создавалось впечатление, что происходит не что иное, как очередные учения в Пфарркиршене или Дуго-Село.
Трофейный французский транспортер с грохотом подъехал к нашей позиции. Взяв на передок наше орудие, мы влезли на транспортер и поехали вперед, оставляя позади себя облако вздымавшейся пыли. Мы проехали мимо разведывательного бронеавтомобиля, подбитого накануне Пеллем; наши взгляды были прикованы к ужасной и все еще непривычной картине — наполовину сожженному трупу с голым торсом, который свешивался из люка.
Два взводных противотанковых орудия, покачиваясь, двигались вперед по холмистой местности, следуя за наступавшими по направлению к Каргарлыку по песчаной дороге частями. Уже вступили в бой пулеметы передовых пехотных подразделений; очереди «MГ-34s»[2] явственно доносились до нас поверх колосьев пшеницы. Позади монотонно бухали минометы и артиллерия, а выстрелы стрелкового оружия, наоборот, звучали пронзительно.
Внезапно вокруг нас засвистели рикошетом отлетевшие сюда пули, и мы бросились в дорожные колеи, ища укрытия.
— В укрытие! — скомандовал капитан артиллерии Гартман.
При нарастающем грохоте орудий всех калибров мы видели, как он жестикулирует вытянутыми руками и как шевелятся его губы. Его команды потонули в грохочущей пальбе орудий. Наконец-то этот миг наступил. Теперь была наша очередь встретить врага лицом к лицу. Несмотря на терзающий нас страх, мы встретили неизбежное с огромным облегчением. Это служило показателем того, как с начала похода изменились наши приоритеты.
Орудийные расчеты приступили к работе автоматически, точно так же, как многократно проделывали это и раньше на учениях. Номера первый и второй расчехлили орудие, заблокировали колеса. Номера третий и четвертый раздвинули передки орудия далеко друг от друга, а наводчик тем временем устанавливал и настраивал прицел, опуская ствол и приводя его в горизонтальное положение. Заряжающий открыл затвор с казенной части, а номера расчета сняли с повозки ящики с боеприпасами. Одним движением первый снаряд с лязгом вошел в открытый казенник ствола, точно встал на свое место, и затвор был закрыт. Орудие было готово вести огонь.
Гартман стоял на коленях возле орудия и смотрел в бинокль. Он руководил действиями наводчика будто бы по учебнику:
— Правая сторона изгороди… прицел четыреста… пулеметное гнездо. Огонь!
Он искусно отдавал команды, и в ответ на них из ствола один за другим, с промежутком в несколько секунд, вылетали снаряды.
Нам было видно, как пехотный взвод 5-й роты был вынужден залечь в неглубокой низине под сильным пулеметным огнем противника. При огневой поддержке ПТО — наши снаряды теперь разрывались непосредственно в расположении вражеских позиций — взвод медленно продвигался вперед. Было хорошо видно тяжело нагруженных снаряжением пехотинцев, медленно наступавших по пшеничному полю. Тонкие струйки дыма показывали, где сухая трава была зажжена трассирующими пулями.
Второе ПТО с расстояния примерно 600 метров вело огонь по колхозу в Клейн-Каргарлыке, который, по донесениям, был занят советскими артиллерийскими наблюдателями. Загорелись колхозные хаты с соломенными крышами; от них в чистое небо повалил густой черный дым.
Мы получили приказ сменить дислокацию и двинулись вперед к перекрестку дорог, в том же направлении, где виднелись горящие дома. Сквозь разрывы падающих минометных снарядов и треск пулеметов мы почувствовали, как из наших пересохших глоток вырываются радостные восклицания при виде русских, оставляющих свои позиции. Когда они попытались спастись бегством с территории колхоза, наши пулеметчики усилили огонь, и вновь скорострельные «МГ-34» («шпандеу») посылали потоки одетых в медную оболочку пуль в скопления убегающих фигур защитно-коричневого цвета. Справа от нас появились первые пленные с поднятыми руками и широко открытыми от страха глазами. С них быстро сняли каски и боевое снаряжение, и они инстинктивно, сцепив руки за головой, поспешили уйти в сторону нашего тыла.
Когда наша гусеничная машина меняла позицию, отлетело одно из звеньев гусеницы. «Шенилетт», описав полукруг, очень не вовремя замер, беспомощно застряв на открытом месте на виду у противника. Водитель с помощником выскочили из машины и стали предпринимать отчаянные попытки провести ремонт, а мы отцепили орудие и впряглись в буксировочные лямки, чтобы тащить его вперед. ПТО № 1, числившееся за нашей ротой, оставило нас позади себя и, подпрыгивая на ухабах дороги, двигалось вперед в направлении звуков стрельбы.
Пот насквозь пропитал серо-зеленые мундиры и оставил полосы на лицах, покрытых пылью и сажей, а украинское летнее солнце раскаляло тяжелые зеленые каски. Измученные, задыхаясь и ловя открытым ртом воздух, мы налегали на буксировочные лямки; раздавался уже знакомый нам треск ружейных выстрелов, вырывавших куски покрытой коркой, сухой поверхности дороги. Время от времени пули, выпущенные из тяжелого пулемета, установленного на восточной окраине Клейн-Каргарлыка, заставляли вырастать вдоль дороги маленькие «грибы» пыли. Под прикрытием щита из брони, обращенного вперед, мы вновь налегли на упряжь, стараясь вытянуть орудие. Наши лица исказили напряжение и страх. Внезапно щит резко зазвенел, когда по нему, как молоток, ударила пуля. Это было страшным напоминанием о том, что мы все еще находились под огнем снайперов-одиночек.
