Николай Рубцов - Последняя осень. Стихотворения, письма, воспоминания современников
Портовая ночь
На снегу, как тюлени,
Лежат валуны,
Чайки плещутся в пене
Набежавшей волны.
Порт в ночи затихает,
Все закончили труд,
Огоньками мигает
Их домашний уют…
Вдруг вода загрохочет
У бортов кораблей,
Забурлит, заклокочет,
Как в кипящем котле.
И под шум стоголосый,
Пробуждаясь, опять
Будут жены матросов
Свет в домах зажигать.
Будет снова тревожен
Их полночный уют,
И взволнованно тоже
Дети к окнам прильнут.
Знать, поэтому шквалам,
Нагоняющим жуть,
К заметеленным скалам
Корабли не свернуть.
В кочегарке
Вьется в топке пламень белый,
Белый-белый, будто снег,
И стоит тяжелотелый
Возле топки человек.
Вместо «Здравствуйте»:
— В сторонку! —
Крикнул: — Новенький, кажись? —
И добавил, как ребенку:
— Тут огонь, не обожгись! —
В топке шлак ломал с размаху
Ломом, красным от жары.
Проступали сквозь рубаху
Потных мускулов бугры.
Бросил лом, платком утерся.
На меня глаза скосил:
— А тельняшка, что, для форсу? —
Иронически спросил.
Я смеюсь: — По мне для носки
Лучше вещи нету, факт!
— Флотский, значит? — Значит, флотский.
— Что ж, неплохо, коли так!
Кочегаром, думать надо,
Ладным будешь, — произнес
И лопату, как награду,
Мне вручил: — Бери, матрос!
…Пахло угольным угаром,
Лезла пыль в глаза и рот,
А у ног горячим паром
Шлак парил, как пароход.
Как хотелось, чтоб подуло
Ветром палубным сюда:
Но не дуло. Я подумал:
«И не надо! Ерунда!»
И с таким работал жаром,
Будто отдан был приказ
Стать хорошим кочегаром
Мне, ушедшему в запас!
Морские выходки
Я жил в гостях у брата.
Пока велись деньжата,
все было хорошо.
Когда мне стало туго —
не оказалось друга,
который бы помог…
Пришел я с просьбой к брату.
Но брат свою зарплату
еще не получил.
Не стал я ждать получку.
Уехал на толкучку
и продал брюки-клеш.
Купил в буфете водку
и сразу вылил в глотку
стакана полтора.
Потом, в другом буфете —
дружка случайно встретил
и выпил с ним еще…
Сквозь шум трамвайных станций
я укатил на танцы
и был ошеломлен:
на сумасшедшем круге
сменяли буги-вуги
ужасный рок-н-ролл!
Сперва в толпе столичной
я вел себя прилично,
а после поднял шум:
в танцующей ватаге
какому-то стиляге
ударил между глаз!
И при фонарном свете
очнулся я в кювете
с поломанным ребром.
На лбу болела шишка,
и я подумал — крышка!
Не буду больше пить!..
Но время пролетело.
Поет душа и тело,
я полон новых сил!
Хочу толкнуть за гроши
вторые брюки-клеши,
в которых я хожу.
Северная береза
Есть на Севере береза,
Что стоит среди камней.
Побелели от мороза
Ветви черные на ней.
На морские перекрестки
В голубой дрожащей мгле
Смотрит пристально березка,
Чуть качаясь на скале.
Так ей хочется «Счастливо!»
Прошептать судам вослед.
Но в просторе молчаливом
Кораблей все нет и нет…
Спят морские перекрестки,
Лишь прибой гремит во мгле.
Грустно маленькой березке
На обветренной скале.
«Не подберу сейчас такого слова…»
Не подберу сейчас такого слова,
Чтоб стало ясным все в один момент.
Но не забуду Кольку Белякова
И Колькин музыкальный инструмент.
Сурова жизнь. Сильны ее удары,
И я люблю, когда взгрустнется вдруг,
Подолгу слушать музыку гитары,
В которой полон смысла каждый звук.
Когда-то я мечтал под темным дубом,
Что невеселым мыслям есть конец,
Что я не буду с девушками грубым
И пьянствовать не стану, как отец.
Мечты, мечты… А в жизни все иначе.
Нельзя никак прожить без кабаков.
И если я спрошу: «Что это значит?» —
Мне даст ответ лишь Колька Беляков.
И пусть сейчас не подберу я слова.
Но я найду его в другой момент,
Чтоб рассказать про Кольку Белякова
И про его чудесный инструмент.
Где веселые девушки наши!
Как играли они у берез
На лужке, зеленеющем нежно!
И, поплакав о чем-то всерьез,
Как смеялись они безмятежно!
И цветы мне бросали: — Лови!
И брожу я, забыт и обижен:
Игры юности, игры любви —
Почему я их больше не вижу?
Чей-то смех у заросших плетней,
Чей-то говор все тише и тише,
Спор гармошек и крики парней —
Почему я их больше не слышу?
— Васильки, — говорю, — васильки!
Может быть, вы не те, а другие,
Безразлично вам, годы какие
Провели мы у этой реки?
Ничего не сказали в ответ.
Но как будто чего выражали —
Долго, долго смотрели вослед,
Провожали меня, провожали…
А дуба нет…
Поток, разбуженный весною,
Катился в пене кружевной,
И озаряемый луною
Светился тихо край родной.
Светился сад, светилось поле
И глубь дремотная озер, —
И ты пошла за мной без воли,
Как будто я гипнотизер…
Зачем твой голос волновался
И разливался лунный свет?
Где дуб шумел и красовался,
Там пень стоит… А дуба нет…
На гулянье
