Борис Солоневич - Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба совeтской молодежи)
— Оля, — встревоженно прервала ее Вера Ивановна, — ведь пароходы-то уже ушли.
Румяное лицо девушки разом побледнело, и она испуганно вздрогнула.
— Ушли? Не может быть! Ведь сказали же вечером!
— Да вот, Борис Лукьянович сам видел…
— Госп… — дыхание девушки прервалось, и вдруг она метнулась к дверям и исчезла прежде, чем мы успели ее удержать.
— Что это она?
— Да она ведь с отцом вместе должна была уехать, — нервно ответила Вера Ивановна. — Ей сказали, что пароходы вечером отправляются. Она и пришла мне помочь… А тут, видите сами, какая неразбериха…
— Знаете что, — озабоченно сказал я. — Пойдемте-ка, Вера Ивановна, за ней. В порту там такое делается…
— Это правда, пойдем, пойдем. Я тоже, кстати, хотела взглянуть на город… У вас, между прочим, какое-нибудь оружие есть? Впрочем, — улыбнулась она, — пока у вас кулаки при себе, с вами бояться нечего!
— Этот сорт оружие пока в полном порядке, но если порыться в карманах, так что-нибудь и подальнобойнее кулаков найдется.
Решение
Грабеж города продолжался. Улицы были пусты. То здесь, то там звучали глухие отголоски винтовочных выстрелов…
У первых зданий порта, съежившись как бы от холода, лежала ничком человеческая фигура. Темная лужа расплывалась около ее головы.
Я подошел к телу и повернул к себе его лицо. На меня глянули уже остекленевшие широко раскрытые мертвые глаза.
— Ну, что, что? — испуганным шепотом спросила Вера Ивановна.
Я махнул рукой. Старая дама вздрогнула и взяла меня под руку.
— Какое страшное время! А что-то будет дальше? — срывающимся голосом сказала она.
Мы вышли на мол. Море тоже было пустынным. Темными точками на самом горизонте виднелись ушедшие пароходы.
— А где же Оля? — встревожилась старая начальница, и как раз в этот момент издали донесся крик девушки.
— Борис Лукьянович, Борис Лукьянович…
Я бегом бросился на зов. У зданий порта Оля, окруженная тремя оборванцами, отчаянно рвала что-то из их рук. При моем приближении оборванцы отступили, а испуганная девушка бросилась ко мне.
— Они, они у меня пальто хотели отобрать! — задыхаясь, вскрикнула она.
— Ничего, ничего, Оля, теперь не отнимут!
— Ишь ты, — угрожающе произнес один из грабителей, низкий, широкоплечий парень со злыми глазами. — А может, и отымем. Защитник тоже выискался. — И видя, что я один, он угрожающе добавил:
— А ну-ка, буржуйчик, давай сюда ейное пальто, да и свое, кстати, скидавай, покеда жив…
Я молча, с самым свирепым видом вынул из заднего кармана брюк и переложил в боковой — браунинг, сверкнувший на солнце своею сталью. Оборванцы, что-то ворча, отступили.
Подошедшая Вера Ивановна обняла испуганную девушку, и мы повернули назад.
— Погоди-ж ты, — донеслось сзади угрожающее ругательство, — попадешься как-нибудь еще и без своей пушки…
Очнувшись от испуга, Оля прижалась к плечу старой дамы и заплакала детскими беспомощными слезами.
— Уехали все… и папа тоже, — всхлипывала она. — Видно, распоряжение какое-то пришло — ускорить… Боже мой! Что же мне теперь делать?
Вера Ивановна, как могла, старалась успокоить девушку, но в ее словах, помимо ее воли, звучало беспокойство за дальнейшую судьбу Оли.
— Постойте, Оля, — вспомнил я. — Да у вас в Севастополе ведь, кажется, есть еще родные?
— Да, — с трудом ответила она. — Там дедушка живет… старенький…
— Ну, вот и ладно! Вот и двинемся сегодня в Севастополь. Там и дедушка, да и скауты наши. Там не пропадем!
— Так вы в Севастополь? Как пешком?
— Ax, что вы! Мы не так плохо воспитаны, чтобы пешком ходить! — пошутил я. — На автомобиле в одну человечью силу… Да разве теперь что-нибудь достанешь?.
— Да вы побыли бы в Ялте хоть несколько дней — осмотрелись бы.
— Ох, боюсь, я, Вера Ивановна. Видите сами — какие события. Времени терять нельзя. А там все-таки в знакомом городе будем, среди своих. Ну, так как, Оля — топаем?
Девушка улыбнулась сквозь слезы.
— Топаем, дядя Боб… Бог даст, хуже не будет…
В пути
Живописные петли шоссе. Сады, виноградники. Шум водопада Учан-Су. Все выше и дальше.
— Когда мы придем по вашему расчету, дядя Боб?
— Думаю, что завтра к вечеру. К ночи, Бог даст, в Байдарах будем. Там гостиница есть. Продовольствие где-нибудь по дороге купим. Деньги у меня есть. Добредем как-нибудь, Олик. Ничего!
— Да я не боюсь, — тряхнула девушка своей белокурой головкой. — Ноги молодые!
Я был очень рад, что в этом походе у меня оказался спутник. Разумеется, усилилась ответственность и количество забот, но зато как-то ослабело щемящее чувство одиночества.
Оля была одной из лучших патрульных севастопольского отряда, веселой смешливой девушкой лет 17, со вздернутым носиком и льняными кудрями. Она плавала, как дельфин, прыгала, как серна, и ее неунывающий характер часто оживлял самое хмурое настроение ребят. Помню, когда она выбрала себе «патрульного зверя» — сову, весь отряд запротестовал и заставил ее принять название синичек… И вот, теперь начальница веселых синичек шла со мной по каменистому шоссе в Севастополь. А впереди перед нами лежало 92 километра. На таком пути всегда будешь рад веселому товарищу.
И я старался поддержать настроение девушки, чтобы заставить ее забыть только что пережитую драму и не думать об испытаниях будущего.
Хорошо молодости! Много ли нужно, чтобы смеяться, вопреки всему! Помню, я о чем-то пошутил, и Оля весело засмеялась.
Проезжавший мимо на своей скрипучей арбе мрачный старик-татарин удивленно обернулся в нашу сторону. Оля засмеялась еще звонче и еще заразительнее, и коричневое морщинистое лицо старика внезапно тоже расплылось в улыбке, обнаружив два ряда белых зубов.
— Эй, бачка, бачка, баришна! — позвал он, остановив лошадь.
Мы подошли.
— Хороший твой баришна! — дружелюбно и одобрительно сказал старик… — Куда идешь?
— В Севастополь.
Старик укоризненно почмокал губами.
— Це… Це… Беда. Дорога — плохой!..
— Что-ж делать, дедушка, — весело сказала Оля, по привычке задорно тряхнув своими светлыми кудрями. — Дойдем как-нибудь, Бог даст. Раз нужно — так нужно…
Татарин еще раз качнул головой и, отвернув войлок арбы, достал оттуда несколько веток винограда.
— На, дочка, кушай на здоровье, — приветливо сказал он, и его арба поехала дальше.
— Что это у него все так скрипит? — удивилась девушка, махая рукой уезжавшему татарину.
