Ольга Аросева - Прожившая дважды
В 1905 году, всего пятнадцати лет от роду, отец стал участником революционных событий. Когда рабочие демонстрации пошли к Казанскому кремлю, на них с нагайками двинулась конница. Пришлось прятаться в ближайших дворах.
В одной из своих первых книг, которая называлась «Казанские очерки о революции 1905 года» и вышла в 1925 году, отец подробно описывает, как проходили стачки и демонстрации в его родном городе, о том, как ему помогала мать.
«Из нашего двора, который, как и Воскресенская улица, расположен на горе, был сделан подземный спуск, который кончался воротами, выходившими в маленький, так называемый Вшивый переулок. Таким образом, двор наш был проходной, но об этом мало кто знал… Мы воспользовались моментом затишья, я, спустившись в подземелье, открыл ворота во Вшивый переулок и вывел первую партию в двадцать восемь человек из осажденного квартала. Затем ко мне на помощь пришла моя мать, и мы вместе с нею организовывали через окно эвакуацию осажденных. Я встречал вылезавших из окна и провожал их через подземный ход во Вшивый переулок». Дед мой, страшный реакционер, закрывал ворота, чтобы не пропустить забастовщиков, а папа со своей матерью открывали их и даже дрались с дедом, чтобы пропустить рабочих через свой двор. Такими бурными были семейные политические разногласия. Сталкивались два противоположных представления о мире.
Мой отец рано поверил в революцию, в ее идеалы и был очень деятельным. В последнем классе реального училища его арестовали — это была его первая ссылка, там познакомился со многими деятелями революции.
В 1917 году, будучи прапорщиком царской армии, он привлек войска на сторону революции и стал начальником штаба ВРК — Военно-революционного комитета в Москве. Он делал революцию, как он сам писал: «Отчаянно и скромно, своими руками и ногами…» В Музее революции есть приказ об обстреле Кремля, подписанный отцом:
«Приказ Московского ВРК об артиллерийском обстреле Кремля 31 октября 1917 года.
Мастерским тяжелой осадной артиллерии:
1. Боевая задача: обстрелять Кремль, для этого выбрать, занять позицию и немедленно приступить к обстрелу.
2. Пришлите немедленно возможно большее количество ручных гранат.
Начальник боевыми операциями штаба член ВРК А. Аросев».
А вот как пишет об этой истории Полина Виноградская[6]: «В тот день, забежав на минутку в штаб, я увидела Аросева, сидевшего спиной к двери, в шинели, накинутой на плечи, и отчаянно кричавшего в телефонную трубку. В ответ какое-то гудение. Разъяренный Аросев кладет трубку и отпускает несколько крепких словечек… Обернувшись и заметив меня, он, смущенный, объясняет: „Понимаете, не слушаются! Вошли во вкус и палят по чем попало. Вот и Демидов из штаба Красной гвардии Лефортовского района… Приказываю ему прекратить пальбу, а он прикидывается глухим. Пришли, говорит, письменное распоряжение, да не с машиной, а с лошадью. Каков? А?!“»
Папа рассказывал, как в солдатской шинели с пистолетом в руке он защищал Москву от юнкеров и эсеров. Мы привыкли видеть его в смокинге, во фраке, и никак не могли представить в солдатской шинели.
Большую часть своей жизни отец прожил за границей. Вернувшись в Москву, он застал совсем другую картину. Его друзья юности — Вяча (Молотов), Климушка (так он называл Ворошилова), с которыми вместе бежал из ссылок, стали совсем другими. Это были вожди. Они сидели в Кремле, за крепкими стенами, окруженные заслоном из чиновников-подхалимов. Отец оказался в полном одиночестве. Прожив много лет за границей, он встретился с трудностями, которые просто не мог понять. Он не понимал, почему, чтобы купить колбасы, нужно взять какую-то карточку ГОРТ[7] и о ней нужно хлопотать в правительстве. Чтобы купить печку в холодную квартиру, нужно специальное решение чуть ли не Совнаркома (наркома торговли). В общем, он был совершенно неподготовлен к реалиям новой жизни, где всюду натыкался на глухую стену умоотупляющей канцелярии. В бриджах, в берете он, естественно, не вписывался в окружающую среду. И очень страдал. Жена-иностранка, трое детей, а у него поначалу ни квартиры, ни работы. Да к тому времени Гертруда родила сына, нашего брата Дмитрия. Он пытался узнать — в дневниках есть неотправленное письмо Сталину, — почему его окружает такая стена отчуждения.
Вскоре нам дали четырехкомнатную квартиру в Доме на набережной, но вторая жена отца отказалась с нами жить, и мы опять на какое-то время оказались бездомными детьми. Папа возил нас то в дом отдыха, то в гостиницу, то еще куда-нибудь. Сохранились мои первые стихи об этом времени. Вот они:
Я маленький пупырыш,
Куда везут опять?
Я маленькая девочка,
Хочу, хочу я спать.
На бедного папу с двух сторон давили моя мама и вторая жена с одним и тем же требованием. Видя нашу неустроенность, мама совершенно справедливо просила отдать нас ей. Она уже жила с новым мужем, замечательным человеком, который был готов нас принять. Вторая жена отца тоже хотела, чтобы мы жили со своей матерью. Отец же отвечал и той и другой, что дети будут жить с ним, что он никому не отдаст нас. Этот период нашей кочевой жизни и невостребованность отца были очень тяжелыми.
К счастью, вскоре отец получил назначение на должность председателя ВОКСа и мы поселились в казенных комнатах на Большой Грузинской. Вторая жена с сыном жили в Доме на набережной. Все как будто устроилось.
Так казалось тогда нам, детям. И только став взрослой, я поняла, чего все это стоило моей маме.
Моя бедная любимая мама, так рано ушедшая от нас… Мы с ней мало прожили вместе, но я помню ее всегда, помню ее виноватые глаза, которые наполнялись слезами, если мы, со свойственной детям жестокостью, обвиняли ее в том, что она нас бросила, а она часто принималась плакать, даже когда мы уже жили с ней, потому что отец был арестован.
Она конечно, была очень незащищенным, хрупким человеком, совершенно не приспособленным к обстоятельствам, выпавшим на ее долю. Мама с золотой медалью окончила Институт благородных девиц в Петербурге, писала замечательные стихи, интересовалась литературой, политикой. При всей своей хрупкости, она имела достаточно сил, чтобы противостоять тому, что было ей от природы несвойственно. Происходила она из богатого дворянского дома. Поскольку ее отец рано умер, воспитывалась она у тетки, муж которой был предводителем дворянства в Казани. Мама ушла из их дома с моим отцом на гражданскую войну и работала медсестрой. Ушла потому, что верила в революцию. Она сохранила эту романтическую веру до конца своих дней, хотя не была коммунисткой и членом партии. Она, работая в госпиталях, заразилась тифом. Ей срезали косу, коса, упав, поползла по полу, столько на ней было тифозных вшей. У мамы есть стихи об этом. Она оставила мне тетрадку со своими стихами, свой первый сильный духовный протест против навязываемой ей жизни. Вторым протестом стал уход из семьи, когда она полюбила другого человека.
