Михаил Ходорковский - Тюремные люди
Когда я уезжал из колонии, Сергей Сергеевич сам нес мои вещи до машины.
– Не возвращайтесь, пожалуйста, в нашу колонию, – попросил он. – Без вас спокойнее.
Через четыре года колония сгорела дотла. Ее сожгли те самые безмолвные зэки.
Без вины виноватые
Ближайшие годы нам, по всей видимости, предстоит прожить в полицейско-бюрократическом государстве, где полновластным хозяином является коррумпированная бюрократия. Равнодушная и наглая. Ниже я, как обычно, поменяв имена и детали, расскажу о судьбах двух людей, попавших в ее руки.
С обычным лязгом открывается дверь камеры, и на пороге возникает невысокий, полненький человечек с неожиданно длинными, чуть вьющимися волосами.
– Всем привет, – говорит он и, сильно прихрамывая, проходит к свободной койке.
Молодой парень с нижнего яруса, глубоко вздохнув, встает, чтобы поменяться местами.
– Ничего, ничего, – говорит человечек и, помогая себе плохо гнущейся ногой, привычно забирается наверх раскладывать вещи.
ВолодяПосле нескольких минут, по традиции предоставляемых новичку, чтобы слегка оглядеться, начинаются осторожные расспросы, продолжаемые уже за чаем. Выясняется, что человечек, назовем его Володей, по тюрьмам уже несколько лет, и статьи у него – самые обычные.
Володя оказался парнем легким в общении, из тех, кто, работая в бизнесе, специализируется на налаживании контактов. Бизнес-посредник. Собственно, этим он и занимался до тюрьмы.
Четыре года назад, «воспользовавшись знанием специфики банковских операций» (так в его деле), снял со счета одного сотрудника силовой структуры полмиллиона долларов, полагая, что тот не будет судиться, так как деньги явно «левые».
И здесь Володя просчитался – банк отдал клиенту все до копейки, а сам подал заявление. Володя сел.
Собственно, эта часть истории его не очень огорчала. Да, воспользовался случаем, да, просчитался, да, осудили без доказательств, но за дело. Дали многовато (8 лет), но что уж тут поделаешь.
Получив приговор и уехав в колонию, он начал строить планы на будущее. Прошло еще два года, и с учетом тюремного срока подошло время УДО. И здесь, рассказывает Володя, приходит распоряжение этапировать его в Москву.
– Я голову себе сломал и в конце концов решил, что собираются на меня повесить «до кучи» еще чье-нибудь банковское мошенничество.
Действительность оказалась сильнее самых смелых предположений. Следователь заявил, что он, Володя, два года назад в тюрьме забил насмерть другого арестанта.
Мы с соседями по камере посмотрели друг на друга и на маленького, хромого Володю с неким недоумением. Тогда он, уже привычный к подобному недоверию, достал свое дело. Несмотря на свой собственный идущий процесс, я не удержался и прочитал его целиком. Там речь шла еще об одной человеческой трагедии. Настолько же страшной, как дело Магнитского, и столь же обычной для российской тюрьмы.
Цена жизниВ деле рассказывалось о мужчине 45 лет, который попал в тюрьму из-за бутылки вина. Обычный человек – выпил, не хватило, денег нет, зашел в супермаркет и по пьяной дури схватил бутылку с полки. Как на грех, это оказалось дорогое вино, случайно попавшее на открытую полку. Мужчину остановили на кассе, вызвали тогда еще милицию и, поскольку цена бутылки была больше 2,5 тыс. рублей, отправили в СИЗО. В тюрьме его прихватила застарелая язва, его перевели в тюремный медпункт, где он и пролежал пару недель. После чего перевели в другое СИЗО, тоже в тюремную больницу. Там через неделю и обнаружили, что у него сломано 19 ребер. А еще через неделю он умер от повреждения селезенки.
В результате ценой чертовой бутылки оказалась человеческая жизнь.
Без вины виноватыйПри чем здесь Володя?
Он находился в той же больничке, что и погибший мужчина. Но в первой тюрьме!
Тюремная больница (для тех, кто, к счастью, этого не знает) – та же тюрьма, те же камеры, и если ты находишься в одной камере, то о соседях из другой будешь знать только по тюремной переписке.
Тот мужчина и наш новый сосед никогда не встречались – здесь все врачи и надзиратели едины. Но гораздо хуже другое. В деле написано, что Володя сломал мужчине 19 ребер двумя ударами кулака. Любой, занимавшийся боксом или карате, скажет – это невозможно. Зато возможно сломать ребра, потоптавшись тяжелыми спецназовскими берцами по беспомощно лежащему на полу больному арестанту, который чем-то возмутился.
Невозможно перевести человека с такими побоями из одного СИЗО в другое, да еще из больницы в больницу, чтобы никто ничего не заметил. Зато, как оказалось, очень даже возможно записать происшествие за другим СИЗО и тем самым совсем запутать концы.
Дело «висело» почти два года, и тут сошлось – просьба не выпускать конкретного человека и старый «висяк».
Дальше – техника: берутся два матерых уголовника, один – сидевший вместе с убитым, другой – из соседней камеры, им легко объясняют варианты (либо они «грузят» кого им скажут, либо…).
И вот уже один «видел», а другой «слышал». Все, достаточно. В суд!
Судья «не доверяет» показаниям врачей, инспекторов, записям журналов перевода из камеры в камеру. Не доверяет записям и показаниям врачей, что человек был переведен в другой СИЗО без таких диких побоев. Но доверяет тому, кто «видел», и тому, кто «слышал». Их специально доставили из колонии. Все, приговор.
Дело совестиВ последние дни у Володи было очень тяжелое состояние. Следаки убеждали – признай вину, добавим немного. Не признаешь – дадим по полной.
Он советовался со мной. Я подтвердил: то, что они говорят, – реально. Дальше – дело твоей совести. И Володя отказался признавать вину. Мне сказал: не смогу потом смотреть в глаза друзьям, семье.
Мой процесс закончился, и об окончании его дела я узнал уже в Карелии. Оно было предсказуемо.
* * *Вы полагаете, что с вами ничего подобного не может случиться? Вы ведь не воруете в супермаркете и не уводите деньги со счетов милицейских чинов? В истории нашей страны так многие думали, а потом оказывалось, что у них просто очень хорошая квартира, которая нравится соседу-осведомителю.
Когда людей можно забивать ногами, когда суд готов покрывать преступления и осуждать невиновных, благопристойное поведение – не слишком убедительная защита.
Свидетель
Часто мысленно возвращаюсь к вопросу: что такое совесть? Как мы определяем, что такое «хорошо», и чего стыдимся всю жизнь? Когда совесть побеждает страх, а когда страх – совесть? В истории, которую я расскажу, как обычно, изменены имя человека и некоторые детали событий.
