Федор Раззаков - Владимир Высоцкий. По лезвию бритвы
Для Высоцкого, по всей видимости, это завершилось довольно скоро обыкновенным в дворовых компаниях групповым сексом. И, может быть, было это так, как описано в том же «Романе о девочках»: «Их (женщин) было много в Колькиной бесшабашной жизни. Совсем еще пацаны, брали его ребята к гулящим женщинам. Были девицы, всегда выпившие и покладистые. По нескольку человек пропускали они в очередь ребят, у которых это называлось — «ставить на хор». Происходило это в тире, где днем проводили стрельбы милиционеры и досаафовцы, стреляли из положения лежа. Так что были положены на пол спортивные маты, и на них-то и ложились девицы и принимали однодневных своих ухажеров пачками, в очередь. Молодых пьяноватых ребят, дрожавших от возбуждения и соглядатайства…
Запомнил ее Колька — первую свою женщину и даже потом расспрашивал о ней у ребят, а они только смеялись, да и не знали они — кто она такая и откуда. Помнил ее Колька благодарно, потому что не был он тогда молодцом и так… ни черта не понял от волнения и нервности, да еще дружки посмеивались и учили в темноте: не так надо, Коля, давай покажем, как…»
И все же грубое дворовое воспитание, через которое прошел Владимир Высоцкий, так и не убило в нем мужского благородства. И если одна из любимых женщин Сергея Есенина Галина Бениславская в 25-м году написала в своем дневнике: «Сергей — хам. При всем его богатстве — хам. Под внешней вылощенной манерностью, под внешним благородством живет хам. И ведь с него больше спрашивается, нежели с какого-либо простого смертного. Если бы он ушел просто, без этого хамства, то не была бы разбита во мне вера в него. А теперь, чем он для меня отличается от Приблудного? — такое же ничтожество, также атрофировано элементарное чувство порядочности», — то ни одна из женщин, которых любил Владимир Высоцкий, не захотела сказать о нем ни одного дурного слова, хотя всякое бывало в их отношениях с ним.
Иза Высоцкая: «Мне просто повезло: в моей жизни было большое счастье. И когда мы расстались, у меня было такое ощущение, что женщины должны быть с ним очень счастливы. Потому что у него был такой дар — дарить! Из будней делать праздники, причем органично, естественно».
Людмила Абрамова: «Пусть меня найдет и плюнет мне в лицо тот, кто сможет доказать, что Володя когда-нибудь за глаза плохо говорил о женщинах. Уверена, что этого не было! Никогда никому не поверю, если кто-то будет это утверждать».
Когда вода Всемирного потопа
вернулась вновь в границы берегов,
из пены уходящего потока
на сушу тихо выбралась Любовь…
Я поля влюбленным постелю —
пусть поют во сне и наяву!..
Я дышу, и значит — я люблю!
Я люблю, и значит — я живу!
Будучи внешне контактным и общительным, внутренне Владимир Высоцкий был человеком скованным и порой мало уверенным в своих силах. Он и пить начал именно потому, что хотел подавить в себе эту неуверенность и внутреннюю скованность. Об этом можно судить хотя бы по такой его фразе из письма жене Людмиле Абрамовой, помеченного августом 64-го: «…люблю, когда вокруг весело, — мне самому тогда тоже, это разбивает мое собственное о себе мнение — будто я только под хмельком веселюсь». Внутренняя неуверенность Высоцкого, его духовная неудовлетворенность окружавшими его людьми и обстоятельствами и толкали его чаще всего на поступки, с точки зрения стороннего наблюдателя, безрассудные и малообъяснимые. Это отталкивало его от старых друзей и кидало к новым, порой не лучше, а хуже первых; только это отдаляло его от родных и близких, включая в первую очередь родную мать и отца. Внутреннее одиночество, которое не смогли разрушить ни родители, ни женщины, ни друзья, так и осталось пожизненным крестом Владимира Высоцкого.
Не находя должного понимания в собственном доме, искал его у других. А. Утевский, у которого он бывал в те дни чаще, чем у других, вспоминает, что «Володю наш дом привлекал уютом, теплом и добрым к нему отношением моих родителей… В наших семейных походах иногда участвовал и Володя. Обычно это случалось тогда, когда мне было лень одному ехать за билетами. Он охотно соглашался, выторговывая порцию мороженого. После кино мама обычно приглашала Володю на чашку чая. И это была ее маленькая хитрость. Дело в том, что мы с отцом пытались под разными предлогами улизнуть от обсуждения увиденного фильма. Володя же с радостью принимал участие в таких разговорах. Они подолгу сидели в столовой, несколько раз подогревали чайник, добавлялось варенье в вазочки… Я удивлялся терпению друга и пытался вытащить его из столовой. Он отмахивался, а потом сердито выговаривал: «Не суйся, твоя мама дело говорит…» Теперь я понимаю, почему они находили общий язык. Оба принадлежали искусству — два романтика, два мечтателя… Володя сказал как-то с восторгом: «Господи, какая же у тебя мама!» В семье Владимира Высоцкого, видимо, не было такого взаимопонимания между взрослыми и детьми. И хотя мачеха Высоцкого, Евгения Степановна Лихолатова, по словам Марины Влади, «нежная и любящая», но она была человеком чужим, как и отец, всегда мало разбиравшийся в душевных терзаниях своего сына.
Зимой 1956 года, когда Высоцкий бросил МИСИ, куда его заставил пойти отец, он, по словам А. Утевского, «много времени стал проводить у меня, поскольку хотел избежать неприятного разговора с отцом, но все же объяснение состоялось, о подробностях писать не буду».
Друг семьи Высоцких Н. М. Киллерог, жившая в 50-х годах в Киеве, позднее вспоминала: «Вдруг зимой звонит мне Евгения Степановна и говорит: «Неля, мы в отчаянии! Приезжай!!!» — «Что случилось?» — «Вова бросает строительный институт, хочет поступать в театральный!»
Близкие Володи были в ужасе, пытались отговорить его от этого, как нам тогда казалось, безрассудного поступка. Когда все аргументы были исчерпаны, я нанесла ему «удар ниже пояса»: «Да посмотри ты на себя в зеркало — какой из тебя артист!»
При этих словах Володя густо покраснел, глаза его наполнились слезами, и в ответ я услышала: «Вот посмотришь, ты еще будешь мной гордиться!» Сам Владимир Высоцкий, вспоминая об этих событиях, в январе 80-го признался: «Потом были конфликты между родственниками. Они хотели, чтобы я стал простым советским инженером. Я поступил в строительный институт на механический факультет, учился там. Но потом почувствовал, что совсем невмоготу».
Бросив МИСИ в начале 1956 года, Владимир Высоцкий летом того же года поступил в Школу-студию при МХАТ, уже не будучи жителем Большого Каретного. За год до поступления он переехал к матери, Нине Максимовне, на Первую Мещанскую, по всей видимости, из-за конфликта с отцом. Но, уехав с Большого Каретного, не забывал его и по-прежнему часто наведывался к своим друзьям. В тот год в судьбе Владимира Высоцкого произошло еще одно знаменательное событие: в Школе-студии он встретил девушку, которой вскоре суждено будет стать его первой женой. Девушку звали Иза Жукова. Была она на год старше Высоцкого и к тому времени уже училась на третьем курсе. Знакомство их состоялось в тот момент, когда Высоцкий был приглашен для участия в курсовом спектакле третьекурсников «Гостиница «Астория» И. Штока, в котором Высоцкому досталась бессловесная роль солдата с ружьем. Высоцкий был очень захвачен этой работой и ходил на все репетиции. Одним словом, довольно быстро он стал среди третьекурсников своим парнем, что при его общительном характере было и не столь сложно. Тогда и произошло его близкое знакомство с Изой Жуковой. Они стали встречаться, а осенью 57-го Высоцкий окончательно уговорил Изу переехать из общежития, где она жила, к нему на Первую Мещанскую. Из всего добра у девушки и было что небольшой чемоданчик, так что переезд этот не доставил молодым особых хлопот.
